Эпсли Джордж Беннет Черри-Гаррард - Самое ужасное путешествие

Эти жёлто-розовые существа, по-моему, самые гадкие после пауков божьи твари на земле. Что касается пауков [Боуэрс всегда их боялся], то мне, конечно, приходится их собирать наравне с насекомыми. Нечего и говорить, что я ловлю их сачком и никогда не прикасаюсь к ним руками. Раньше было известно только пять местных видов, я же нашёл их пятнадцать, может даже больше, но пятнадцать-то уж точно. Конечно, ловлю не я один, мне все помогают. Для науки важно ещё и то, что я поймал мотылька, ранее не известного на острове, различных мух, муравьёв и т. д. День вообще оказался очень удачным. Уилсон добыл десятки птиц, Лилли много растений и т. п. Но, возвратившись к месту высадки, мы к своему ужасу увидели, что с юга идёт большая волна и на берег накатываются огромные валы. Около пяти часов вечера все собрались на берегу и с грустью взирали через бурлящую стену прибоя на шлюпку и плашкоут, находившиеся по другую его сторону. Мы поняли, во-первых, что ружья и собранные образцы взять не сможем — их оставим до следующего дня. Во-вторых, что больному, сошедшему на берег размять ноги, также не вернуться сегодня на борт; с ним в конце концов остался Аткинсон. Бухточка напоминала кипящий котёл, а нам предстояло преодолеть её вплавь.

Мы втроём первыми кинулись в воду, забросили линь на плашкоут, а затем ухитрились поймать и доставить на берег конец, который нам кинули со шлюпки — она стояла вдали на якоре.

После этого я удерживал с помощью буксировочного конца плашкоут, а мои товарищи один за другим кидались в буруны и хватались за конец. В конечном итоге всё благополучно, но без вещей, добрались до корабля, вымокшие, мягко выражаясь, и голодные как волки. Во время моей ночной вахты с 12 до 4 утра прибой грохотал, а корабль бросало, словно щепку, из стороны в сторону. Мне казалось, что его вот-вот швырнёт на берег. На самом деле ему, конечно, ничто не угрожало. Потом мы узнали, что Аткинсон и больной матрос провели кошмарную ночь. Их еда пропиталась солёной водой, вокруг всю ночь напролёт сидели, не спуская с них глаз, крабы и белые крачки, которые при малейшем их движении подымали истошный крик.

Это было ужасно — да мы и не ждали иного, — но несмотря на это я тоже предлагал остаться, и не я один. Грохот прибоя и холод окончательно их доконали. Утром Эванс, Ренник, Отс и я, с двумя матросами и Граном, пошли на шлюпке и плашкоуте спасать наших робинзонов. Сначала мы думали закинуть линь на зубец утёса, но быстро поняли, что это невозможно.

Пришлось нам с Граном приблизиться по возможности на плашкоуте и отсюда бросить конец для наших вещей. Плашкоут, плоский как банка из-под сардин, оказался очень удобным в управлении. На нём можно дойти до самой верхушки прибойной волны — тебя лишь подкинет как пёрышко и, если не терять хладнокровия и следить за волнением, никогда не разобьёшься о скалы, потому что от них тебя относит откатывающийся от берега встречный могучий вал. И тем не менее… Вот в минуту затишья мы оказываемся вблизи суши, но тут большая волна подбрасывает шлюпку, с неё раздаётся крик „Внимание!“, и мы изо всех сил налегаем на вёсла, прочь от берега, если жизнь тебе дорога. Весьма азартное занятие! Первые брошенные нами концы унесло волнами, но затем мне, на сей раз в паре с Ренником, удалось на плашкоуте приблизиться, Аткинсон умудрился схватить конец и, подойдя к самой кромке прибоя, передать мне вещи. Я выгребал, но был всё время начеку и только потому сумел спасти фотоаппараты и бинокли: сначала их подняло на 12 футов над скалами, а затем смыло обратно, и тут-то я их и подхватил. Но самой большой удачей дня было то, что в промежутке между двумя валами нашего больного успели спустить вниз, я выпрыгнул из лодки и, поддерживая её за корму, подсадил его на своё место. В следующую минуту лодка взмыла вверх на гребне отступающей волны, матрос остался абсолютно сухим, меня же две секунды спустя другая волна обволокла пеной и погрузила во мрак. Накануне я дважды попадал в такой оборот, но на этот раз у меня в голове промелькнула мысль: „Обо что меня сейчас шваркнет головой?“ — верно, потому, что поток нёс меня как пушинку. Выбросил он меня в 15 футах над уровнем моря. Весь в ссадинах, я еле переводил дух, но уцепился ногтями за скалу и изо всех сил старался подтянуться как можно выше. Следующая волна, более высокая, достала меня, но смыть уже не смогла. Мы с Аткинсоном принялись сносить вниз оставленное снаряжение, а вместо меня на вёсла сел Эванс. Выждав промежуток между волнами, мы опрометью мчались к плашкоуту и закидывали в него несколько вещей. Винтовки и ружья я сбросил с высоты, и Эванс их поймал на лету, но, желая во что бы то ни стало спасти связку ботинок, брошенную Аткинсоном, отвлёкся от вёсел и в следующий миг плашкоут пронёсся над моей головой и в целости и сохранности повис мостиком на скалах, между которыми я вклинился. Эванс и Ренник успели вовремя выскочить из лодки, я же, когда следующая волна подняла плашкоут ещё выше, поспешил выбраться из своей засады. Затем его подхватил новый могучий вал и потащил, полный воды, по скалам обратно в море, счастье ещё, что ружья были засунуты под банку. Спасла наш плашкоут, вернее, то что от него осталось, шлюпка, взявшая его на буксир; Гран и один из матросов пересели в него и налегли на вёсла, мы же, не найдя иного выхода, привязали оставшиеся вещи к буйкам и пустили по воле волн, в надежде что плашкоут их подберёт.

Одежда, часы, гладкоствольные ружья, винтовки, патроны, убитые птицы, геологические образцы, корзина с едой — всё пропиталось солёной водой. А что нам оставалось делать?

Бросить всё на произвол судьбы, как посоветовал бы любой при виде могучего наката волн на скалы, взметавших брызги на 30–40 футов? Нас то и дело сбивало с ног или накрывало с головой, и тогда мы отчаянно хватались за какой-нибудь утёс или конец. Эванс первым поплыл к лодкам. Я же около получаса пытался спасти трос и лини, запутавшиеся между скал. Занятие не соскучишься. Выждав затишье, я вбегал в воду и, стоя в маленьких волнах, тянул к себе концы, но, как только с лодки криком предупреждали о приближении больших валов, с резвостью зайца выскакивал на скалы. В итоге мне удалось спасти большую часть концов, хотя некоторые пришлось отрезать. Я их кидал на берег напротив плашкоута, Ренник, держа за один конец, другой бросал в море, а там уж их выбирали. У меня сорвало с ног и унесло коричневые теннисные туфли (старые), и я влез в чьи-то морские сапоги. Потом выяснилось, что они принадлежат Нельсону и, по счастливой случайности, в числе немногих были спасены. Плашкоут приблизился к берегу, Ренник вбежал в отступающую волну и поплыл к нему. Я покрепче завязал мою зелёную шляпу, которая, между прочим, оказалась весьма нужной, побежал за следующей волной, прорвался сквозь линию прибоя и успел ухватиться за плашкоут до того, как гигантский вал поднял на гребень его и меня. Однако мы были чуть выше обрушивающегося гребня, так что всё обошлось, и после восьми часов купаний и холодных душей мы благополучно поднялись на борт, отделавшись несколькими царапинами, а ваш покорный слуга в прекрасном настроении. Ночь мы стояли на якоре, а в четверг утром отправились дальше.