П. Карев - Экспедиционный корпус

На другой день после отъезда из Харбина эшелон прибыл на станцию Куа Чен-цзы. Здесь было много японских солдат, которые встретили нас любезно, угощали сигаретами и мандаринами. Нас пересадили в японский поезд. Длинные товарные вагоны типа американских оказались неприспособленными к перевозке людей, и нам пришлось располагаться на полу на цыновках.

Во время проезда от станции Куа Чен-цзы до порта Дайрен наши офицеры были вежливы, не ругались, иногда даже перекидывались с нами несколькими словами. Кормили лучше. Начальство старалось показать японцам, что у него все гладко. Не раз японские офицеры в сопровождении русских осматривали наши вагоны. Все японцы говорили по-русски.

Наконец нас привезли в порт Дайрен. Утомительный путь закончился. Последние километры поезд шел тихо вдоль берега. Солдаты сбились в дверях, всматриваясь в бушующие волны Желтого моря. Многие из нас, в том числе и я, первый раз в жизни видели море.

На месте остановки поезда нас ожидал японский почетный караул. Японский военный оркестр заиграл марш. По команде ротных командиров мы выскочили из вагонов п выстроились. С правого фланга показалась группа русских и японских офицеров во главе с полковником Дьяконовым и японским генерал- губернатором.

Маленький, с выпяченными вперед желтыми зубами, генерал- губернатор долго стоял на правом фланге полка перед развернутым полковым знаменем, которое держал знаменщик Василий Сабанцев. Голова Сабанцева была на одном уровне с древком знамени, и трудно было понять, на что смотрит генерал – на знамя или на знаменщика. Богатырская фигура Сабанцева, рост которого равнялся трем аршинам и двум вершкам, удивляла всех. Японский генерал был ошеломлен.

Подойдя вплотную к Сабанцеву, он приподнялся на носки и долго глядел на подбородок вытянувшегося в струнку знаменщика, при этом генерал так запрокинул голову, что его фуражка еле-еле держалась на голове, а поднявшийся вверх козырек фуражки был на одном уровне с поясным ремнем Сабанцева.

Осмотрев подбородок Сабанцева, генерал, постепенно опуская вниз голову, тщательно начал осматривать руки и шинель знаменщика, которая была сшита в Самаре по особому заказу, так как ни одна готовая шинель с военных складов Сабанцеву не годилась.

Дольше всего генерал смотрел на ступни ног знаменщика. А на эти ноги действительно стоило посмотреть. Длина следа у Сабанцева, без всякого преувеличения, была равна девяти вершкам, или сорока сантиметрам. Сапоги для него также были сшиты по специальному заказу. Хозяйственной части полка было немало хлопот. Прежде чем сшпть сапоги, пришлось делать специальные колодки, так как ни одни колодки у самарских сапожников и в магазинах города не подходили.

Осмотрев сапогп, генерал покачал от удивления головой и рассмеялся. Он снова приподнялся на носки и, вытянув вверх руку, хотел потрепать подбородок русского великана. Но не тут-то было. Вытянутая рука японца лишь пальцем могла касаться второй сверху пуговицы на шинели знаменщика, и, несмотря на все попытки, генерал не мог достать до подбородка Сабанцева.

Сопровождавшие генерала японские офицеры в свою очередь долго с удивлением, улыбаясь, осматривали великана Сабанцева.

Официальная часть встречи русских с японцами на этом была закончена. Офицеры уехали на автомашинах в город, откуда возвратились лишь на следующий день к вечеру с опухшими от пьянки лицами.

Оставшись одни, мы бродили по порту, беседуя с японскими солдатами, которые так же, как и их генерал, немало удивлялись Сабанцеву. Они подходили к нему группами, закидывали назад голову и старались тщательнее рассмотреть его. Многие пытались достать его руки, которые он вытягивал в стороны, держа на уровне плеч, но этого ни одному японцу не удалось.

Японские офицеры и гражданские фотографы беспрерывно щелкали фотоаппаратами, стараясь заснять Сабанцева, и в конце концов так ему надоели, что он плюнул и спрятался подальше от любопытных.

В продолжение двух суток имущество нашего полка и разный другой груз были погружены на французский транспорт «Сантай». Высокие, крепкие, но изнуренные тяжелой работой и плохим питанием (они ели на ходу), китайцы подвозили к судну тюки и ящики на двухколесных тачках. Некоторые из рабочих не всегда были в силах перекатить тачку с грузом через мостик. Наблюдавшие за работой японцы бшш их резиновыми палками.

Любуясь морем, я сидел на груде ранцев и думал: «Что же меня ожидает впереди? Что придется увидеть и перенести на этом судне среди громадных пугающих просторов Великого и Индийского океанов? Может быть, мы потонем в водной пучине вместе со своими палачами, может быть, судьба выкинет меня на необитаемый остров во время кораблекрушения, а может быть, мы благополучно доберемся до берегов Франции… Может быть, скоро кончится воина, и я вернусь на родину. Снова пойду работать на кожевенный завод, – но только не к Чернову, а в большой город, на большой завод…»

Переведя взгляд с «Сантая» на китайских рабочих, я вдруг подумал: «А может быть, там, в Европе, мне тоже придется возить тяжелые тачки и подвергаться избиению резиновой палкой? Нет, этого не может быть! Я еду к друзьям, к союзникам, помогать им в войне против Германии и Австрии. По окончании войны буду с почетом отправлен в Россию…»

Труба полкового горниста оборвала мои мысли. Погрузка подходила к концу. Полк снова был выстроен на берегу против покачивающегося на волнах «Сантая».

Японский почетный караул кричал «ура», мы отвечали криком «банзай». Долго и любезно прощались наши офицеры с японским начальством.

По перекинутым мосткам под звуки оркестра мы поднялись на судно. Вскоре мостки были убраны, якоря подняты, «Сантай» дал третий гудок, и тихо, под канонаду японской береговой артиллерии, начал отходить от берега.

Прощальные крики с набережной замирали. «Сантай» развивал полный ход. Порт Дайрен постепенно скрылся из виду.

До tofo как попасть на «Сантай», я никогда не видел ни одного, даже речного парохода. Поэтому, очутившись на громадном океанском корабле, чувствовал себя как-то радостно и вместе с тем жутко.

«Сантай», рассекая волны, шел вперед полным ходом. Высокие мачты плавно покачивались из стороны в сторону, машины грохотали внутри судна, трубы выбрасывали огромные клубы черного дыма.

Я стоял на палубе и смотрел на отдалявшийся берег. На душе-стало тоскливо. Казалось, я уже никогда больше не увижу землю, города, железную дорогу, поля, реки, леса… Но такое настроение продолжалось недолго. Увидев, как товарищи старательно устраиваются на новом месте, я тоже спустился в трюм и начал раскладывать свои солдатские пожитки на нарах второго яруса, где было отведено место моему отделению.