Борис Дубин - Классика, после и рядом

Bantock G.H. T.S. Eliot and Education. N.Y.: Random House, 1969.

Dahrendorf M. Literaturdidaktik im Imbruch: Aufsätze zur Literaturdidaktik, Trivialliteratur, Jugendliteratur. Düsseldorf: Bertelsmann-Universitätsverlag, 1975. S. 86.

Mareuil A. Littérature et jeunesse d’aujourd’hui: La crise de la lecture dans I’enseignement contemporain. P.: Flammarion, 1971.

Dahrendorf M. Literaturdidaktik im Imbruch… S. 75.

Ibid.

Цит. по: Bohler M. – J. Sociale Rolle und ästhetische Vermittlung: Studien zur Literatursociologie von A.G. Baumgarten bis F. Schiller. Bern; Frankfurt am Main: Lang, 1975. S. 77 – 78.

Thiesse A. – M., Mathieu H. Declin de 1’âge classique et naissance des classiques: l’évolution des programmes littéraires de l’agrégation depuis 1890 // Littérature. P., 1981. № 42. Р. 89 – 108.

Основные тезисы статьи были представлены на международной конференции «Читающий мир и мир чтения» (Санкт-Петербург, 23 – 24 июня 2002 г.).

Подробнее см. в работе автора: От инициативных групп к анонимным медиа: массовые коммуникации в российском обществе // Pro et Contra. 2000. № 4. С. 31 – 60.

Примерно таков же масштаб сокращения печатных коммуникаций, если взять за основу количество книжных магазинов: оно за 1990-е гг. уменьшилось по России в шесть-восемь раз, а с учетом сужения торговых площадей собственно для продажи книг – и еще значительнее.

О степени трудности такого рода задач и масштабе открывающейся здесь работы могут дать представление, например, десятилетия трудов западногерманских историков, социологов, философов, психологов, работающих над проблематикой травмы тоталитаризма – памяти о нацизме, войне, Холокосте и их забвении (сознательно ограничиваю пример рамками одного национального сообщества, не говоря о подобных интеллектуальных предприятиях в Европе или на Западе в целом).

Журнал возобновлен в 2010 г.

См. об этом: Гудков Л., Дубин Б. Российские выборы: время «серых»// Мониторинг общественного мнения. 2000. № 2. С. 17 – 29.

В большинстве крупных стран Запада таких «little reviews» – «poetry reviews», «critical reviews», чаще всего даже не просто литературных, а общегуманитарных, мультидисциплинарных по подходам, насчитываются сотни, в годы же культурного оживления и подъема (например, в США 1960-х гг.) их было нескольких тысяч изданий одновременно. См.: Дубин Б. Слово – письмо – литература: Очерки по социологии современной культуры. М., 2001. С. 328.

Показательно, что критик и рецензент сегодня все чаще откликаются не на произведение, а именно на книгу. Можно даже вполне четко отделить в нынешнем литературно-критическом сообществе того, кто рецензирует произведения (поскольку фактом и событием для него являются тексты , и если они сегодня лишь переизданы, то он помнит об их первом появлении и последующей рецепции), и того, кто отзывается на книги (для него событием и фактом выступает издание , а предыдущих версий текста он либо не знает, либо «не помнит», – не помнит как ненужные ему, то есть функционально, а не по слабости запоминательных способностей). Можно предположить, что литературная социализация критиков этой второй группы (или критиков второго типа) вообще проходила вне журнальной культуры и журналы для них – «папина литература» (как на рубеже 1980 – 1990-х гг. кинокритики заговорили о «папином кино»). Скорее всего, они принадлежат к более молодым поколениям, для которых естественным был уже образ литературы 1990-х гг. – литературы как потока книжных новинок или выставки новых книг, а понятие «первых читателей» (и вся слоевая, иерархическая структура прежнего читательского сообщества с «группой первого прочтения» во главе) незначимо, ничего не говорит. Характерно, что и маленькие магазины, торгующие интеллектуальной литературой, постепенно свели торговлю журналами (тем более – прежними «толстыми») к минимуму и не выставляют даже свежие их номера на прилавках или стендах последних новинок.

Не обсуждаю сейчас, в какой мере это согласуется, а точнее, напротив, расходится с развитием и состоянием других институтов и подсистем российского общества – экономических, политических, правовых и др. Для элементов групповой инновации в одной из сфер публичности в России нет сейчас обеспечения и поддержки со стороны других институтов, всей институциональной системы общества. Это системное качество в советской истории вплоть до нынешнего дня обеспечивалось лишь механизмами тоталитарного господства – планово-централизованной экономики, иерархического управления и контроля, с распадом которых как наиболее общим и долговременным процессом, с феноменами эпигонской адаптации к условиям постоянного социокультурного «оползня» мы и имеем дело.

Ильницкий А. Книгоиздание современной России. М.: Вагриус, 2002. С. 36.

В журнальный период русской словесности XIX в. формирование социальной ценности литературы как зачаточной формы общественного мнения, конкуренция за представление этой ценности той или иной общественно-литературной группой, становление широких кругов подготовленных читателей завершились созданием так или иначе согласованного образа и пантеона национальной литературы как воплощения культуры, истории русского общества в ее ключевых точках и фигурах. В ходе этих процессов оформилась роль писателя, точнее – система профессиональных писательских ролей, а соответственно закрепились нормы авторского права, утвердились регулярные формы фиксированных выплат, размер гонорарных ставок и проч. Начиная с 70-х годов XIX столетия и к его концу последовала эпоха массовизации словесности: литература «сошла» в тонкие журналы и общедоступные газеты, в массовые приложения к ним. Подробнее, на обширном фактическом материале см. об этом в книгах А.И. Рейтблата «От Бовы к Бальмонту» (М., 1991) и «Как Пушкин вышел в гении» (М., 2001).

Сегодняшние биографии и автобиографии звезд, ставшие заметными на книжных прилавках образцами литературной продукции, обращенной к массовому читателю (который еще и слушатель, зритель), строятся на общезначимых значениях типичности, узнаваемости и проч., противоположных субъективности. В этом смысле они противостоят такой модели индивидуации самоопределяющегося и самоответственного субъекта, как европейский «роман воспитания». Можно сказать, что в сегодняшней литературе биография звезды вытесняет роман воспитания – модельный образец романа как такового, попадая в контекст популярных и массово признанных романов, объединенных формулой социального романа с криминальными, мелодраматическими или комическими (ироническими) обертонами.