Игорь Дмитриев - Упрямый Галилей

По мнению Фантоли, документ был найден «неким членом Священной канцелярии, враждебно настроенным по отношению к Галилею», но не кем-то из специальной комиссии, поскольку последняя была создана папой с единственной целью – рассмотреть содержание «Dialogo» и действовала независимо от Священной канцелярии, а потому ее члены не имели доступа к архивам bнквизиции 935. Это не совсем так. Доклад комиссии начинается со слов: «В согласии с приказом Его Святейшества мы изложили всю последовательность событий ( tutta la serie del fatto ), имеющих отношение к печатанию книги Галилея…» 936. Можно допустить, что, желая воссоздать историю событий, члены специальной комиссии или, что более вероятно, ее « Präsident » (Франческо Барберини) сделали соответствующий запрос в Священную канцелярию (или обратились непосредственно к папе за разрешением просмотреть ее секретные архивы). Правда, может возникнуть вопрос – если комиссии было поручено изучить историю публикации «Dialogo» (то есть события 1631 – 1633 годов), зачем ей понадобилось разбираться в том, что произошло в 1616 году? Ясного ответа на этот вопрос у историков нет. Но, как мне кажется, разумно предположить, принимая во внимание то, как найденный документ об увещании/предписании 1616 года использовался в ходе процесса (о чем см. далее), что тот, кто его нашел (или отдал приказ просмотреть соответствующие архивы), занимал довольно высокое положение в курии и в инквизиции, пользовался большим авторитетом, был как-то связан с Комиссией, а главное – вовсе не был настроен враждебно к Галилею. Таким человеком, скорее всего, был кардинал Франческо Барберини. Но зачем ему понадобилось обращаться к истории шестнадцатилетней давности?

Думаю, что направление поисков было подсказано двумя обстоятельствами – желанием Франческо Барберини как-то помочь Галилею и информацией, содержавшейся в документах, касавшихся истории Декрета Конгрегации Индекса от 5 марта 1616 года.

Кардинал Барберини, конечно, понимал, что в идеале единственный способ отвести от Галилея тяжкое обвинение в формальной ереси (игнорирование догмата о божественном всемогуществе) – это сделать с «Dialogo» то же, что в марте 1616 года было сделано с «De Revolutionibus» Коперника, т.е. включить опус Галилея в Индекс запрещенных книг с формулировкой donec corrigatur , до исправления теологически неудовлетворительных фрагментов (так сказать, судить книгу, а не ее автора), для чего требовалось собрать всю информацию о событиях начала марта 1616 года. Напомню (детальней см. первую часть настоящей монографии, «Пролог»), что 3 марта 1616 года решение Конгрегации Индекса, где, в частности, говорилось о запрещении книги Коперника до ее исправления, и проект соответствующего декрета Конгрегации Индекса были представлены Святейшему (Павлу V) на заседании Конгрегации инквизиции. И на этом же заседании, как я уже упоминал выше, Беллармино доложил о выполнении возложенной на него миссии по увещанию Галилея, о чем имелась запись в первой части протокола этого собрания, которая и определила направление дальнейших архивных изысканий в 1632 году.

Разумеется, выбранный Франческо Барберини путь спасения Галилея 937был для Урбана, который считал великогерцогского математика и натурфилософа закоренелым еретиком, предателем и обманщиком, совершенно неприемлем. Тогда сочувствующие Галилею изменили тактику – они стали добиваться вынесения как можно более мягкого приговора (сомнения в том, что дело идет к инквизиционному процессу, к началу сентября 1632 года уже рассеялись). Для этого необходимо, чтобы вопрос о поддержке Галилеем коперниканской теории оставался во время разбирательства в трибунале на втором плане или, в случае фиаско, убедить судей, что хотя у читателей «Dialogo» и могло сложиться впечатление, будто автор поддерживал гелиоцентрическую теорию, однако в действительности Галилей никогда этого не делал и вся его вина заключается лишь в том, что он не сумел в своей книге правильно расставить акценты. Тогда, даже если судьи решат, что мягкого наказания (по терминологии Священной канцелярии, « spedire con monizioni e penitenze salutari ») для тосканца недостаточно, можно будет надеяться на признание обвиняемого лишь «слегка подозреваемым в ереси».

Но как бы то ни было, к началу сентября 1632 года ситуация для Галилея сложилась архискверная, ведь никого в конечном счете не интересовало, прав он был или не прав, защищая гелиоцентрические воззрения, а вот используемые им методы отстаивания своих мнений многих современников ученого приводили, мягко говоря, в замешательство. Получалось – в глазах папы, отца Риккарди, великого герцога и многих других людей, хорошо или по крайней мере не враждебно относившихся к Галилею, – что он, вопреки его уверениям, отнюдь не был жертвой происков своих коварных и многочисленных противников, нет, он намеренно скрыл от Святейшего факт увещания 1616 года, нарушил предписания Риккарди и чисто формально отнесся к пожеланиям Урбана VIII. И все это ради того, чтобы доказать физическую истинность гелиоцентрической теории, осужденной церковью. В глазах многих его современников (отнюдь, подчеркну еще раз, не враждебно настроенных к ученому) Галилей ради торжества научной идеи, представлявшейся ему истинной, готов был пойти если не на все, то, во всяком случае, на многое – он манипулировал своими покровителями, патронами и друзьями, вовлекая их в подчас непростые ситуации, из которых им потом нелегко было выбраться.

Но и Галилея можно понять, ведь фактически он оказался в нелегкой ситуации, когда ему навязывали заведомо неприемлемые правила игры – не вы, синьор Галилей, являетесь хозяином своих мнений, то есть про себя-то вы можете думать что угодно, но вы не можете публично высказывать все, что придет вам в голову, а если вы это будете делать, даже считая, что отстаиваете истину, то мы (власть), опираясь на всю нашу мощь, будем чинить вам всевозможные препятствия, тогда как вы должны в ответ всегда играть только в честную игру.

Иными словами, Галилей оказался в ситуации, когда власть (церковная или светская), способная на вполне законном основании изничтожить любого высказывающего неудобные для этой власти мнения, требует, чтобы ее оппонент играл только «по-честному», то есть по правилам, которые для него эта власть и установила. В этом, видимо, и заключена тайна того, что сейчас называют политкорректностью.

Поэтому спор на тему, кто виноват в том, что судили Галилея, церковь в лице Урбана VIII или он сам, может продолжаться вечно. Это все равно что спорить, какой полюс, отрицательный или положительный, «виноват» в том, что произошел электрический разряд. Но вернемся к событиям осени 1632 года.