Александр Куницын - Служат уральцы Отчизне

Назавтра так и случилось: опять посылаю пару за парой, вечером доложили, что попадание есть, а толку нет. К начальнику даже не пошел: без меня расскажут, что и как, стыдно лишний раз на глаза показываться.

Утром третьего дня иду опять в пехоту. «Взрывчатка есть?» — «Есть, — отвечают, — два мешка, да зачем зам?» — «А бикфордов шнур?» — «И шнур есть, но вам-то зачем?» — «Трех саперов дадите?» — «Дадим, а для чего?» — «Пожалуйста, — говорю, — лишнего не спрашивайте, я к вам еще зайду».

Начальник на меня уже и не смотрит. «Когда мост взорвешь?» — чуть не рычит. «Сегодня, — отвечаю, — взорву. Занимаюсь им лично». Ну, он немножко порассуждал о моей личности, но я и без этого был на нервном взводе. Бомбить никого не посылаю, приказываю вертолетам ждать, бегу в пехоту. Там связываем два мешка взрывчатки веревкой, прилаживаем бикфордов шнур, грузим все это в машину, садимся с саперами, мчим к вертолетам, перегружаем, летим. Попутно еще прикрепляем к мешкам веревку подлиннее, вяжем на ней узлы, чтобы в руках не скользила.

Четверку вертолетов пускаю вперед, и, пока они по берегам работают, подкрадываюсь вдоль русла и над мостом зависаю. Двое бойцов меня за ноги держат, а я из вертолетной двери мешки выталкиваю. Вытолкнул, а веревка как заскользит! Еле удержал. Вот, пожалуйста, на пальце шрам, можете посмотреть. Но это еще полбеды: хуже, что в конце веревка оборвалась и мешки наши грохнулись. Упали удачно, на мост, прямо около быка, но ведь бикфордов-то шнур мы поджечь не успели!

Крутнулись к берегу, сели на гальку у самой воды. Беру лейтенанта и одного бойца — второй по ближним кустам из автомата бьет, бежим что есть духу к середине моста, перекладываем мешки поудобнее, кричу лейтенанту:

— Поджигай!

А он по карманам себя хлопает, глаза круглые: спички у того солдата, который стреляет.

— Беги к вертолету и гони сюда нормального человека, со спичками, я прикрывать буду!

Строчу из автомата по противоположному берегу, там ведь тоже кусты, аллах разберет — может, и оттуда по мне стреляют, грохоту вокруг много. Одновременно пячусь к своему вертолету. Пронесся мимо солдатик со спичками, чиркнул, обратно бежит.

Поднялись, отлетели, кружимся в стороне. Спрашиваю бойца:

— Сынок, ты точно поджег? Пальцами чувствовал, когда загорелось?

Божится: все сделал, как надо, и пальцами чувствовал.

— Если, — говорю, — через две минуты не рванет, летим к мосту, но садиться не будем; обвяжем тебя, сынок, длинной веревкой и опустим — снова подожжешь.

— Есть! — отвечает. — Сделаю, товарищ полковник.

Готов выполнить приказ, не задумывается даже. А в вертолете, ясное дело, никакой веревки больше нет — ни короткой, ни длинной. Только поговорили с бойцом — бабах! Обрадовались, обнимаемся, летим к мосту: стоит, проклятый, как и стоял. Да что же он, заколдованный?! Снизились, сбоку зашли — отлегло от сердца: конструкции обломились, рухнули от быка в воду, просто сверху-то кажется, что линия ровной осталась.

Прилетели, пошел я на КП. Начальник хмурый:

— Так ты самолично бомбу влепил?

А я ему застенчиво так отвечаю:

— Не было никакой бомбы. Мешками работали…»

Отцовские письма… Они, уже успевшие пожелтеть от времени, поистершиеся на сгибах, всегда были рядом. В госпитале Валерий держал их при себе, перечитывал по многу раз. Валерий гордился отцом. Вот он какой! На этой фотографии он снят майором, молодой еще. Красивый, сильный, черты лица волевые, от всего его облика веет редким жизнелюбием, энергией, о таких говорят: «настоящий мужчина». А глаза!… Они у него излучали и силу духа, и доброту, и недюжинный ум, светились весело, а иногда чуть грустно, как у человека, много повидавшего в жизни.

Особенно сильно потянулся душой к отцу Валерий с той поры, когда сам стал приобщаться к тому, чему посвятил всю свою жизнь Анатолий Иванович.

Когда Валерий поступил в авиационное училище, отец уже разговаривал с ним, как с взрослым человеком, на равных, писал ему, как пишут большому другу, товарищу по общему делу. Выбор сына Анатолий Иванович одобрил: «Я не ошибся, когда все от меня зависящее приложил к тому, чтобы ты стал штурманом».

После окончания училища у Валерия был широкий выбор мест не столь отдаленных, предлагали ему также остаться в училище инструктором: ведь летал он хорошо, точно бомбил. Однако новоиспеченный лейтенант Бурков выбирает Дальний Восток. И не только потому, что манила романтика дальних странствий. Повлияло на его выбор другое, более важное для него обстоятельство: туда же получили назначения ребята, с которыми он крепко сдружился за годы учебы: лейтенанты Саша Маточкин, Алик Сибгатуллин — уж очень не хотелось ему расставаться с ними. Готовясь вместе к выпускным экзаменам, друзья поклялись в этом — летать в одних небесах.

«Этот твой порыв прекрасен, — писал Валерию отец из Кабула, — и говорит за тебя (а о людях, в конечном счете, всегда судят по их поступкам, потому что… что ни говори, как ты красиво ни молви, а именно в деле, конкретном деле, в конкретных условиях, ты и я, все мы вместе, видны по своим поступкам и конкретным делам) и твой поступок — на Восток, на Дальний не за романтикой, а за другом, говорит, что ты — настоящий человек».

Нельзя сказать, что отец был чересчур щедр на похвалы, и Валерий понимал, что эту оценку, данную авансом, еще предстояло заслужить, а ориентир в письмах указывался:

«Валерий, я думаю, что главную цель в своей жизни ты уже определил, и я не ошибусь, полагая, что ты формулируешь ее так: все для дела, все для людей».

И, конечно же, пример отца, всегда много значивший для Валерия, привел его в Афганистан.

В июне 1981 года Валерий проводил свой очередной отпуск во Львове. Неожиданно в гостинице, в которой он остановился, его пригласили к телефону. Узнав голос отца, удивился: «Как он вычислил мои координаты? Ведь я ничего не писал ему насчет отпуска…» Отец сообщил ему:

— Я еду на юг в командировку. На один год… Ты понял, что это такое?

— Понял… — ответил Валерий. Расшифровать сказанное проще некуда — в Афганистан. Был у них разговор на этот счет.

— А как ты? Есть желание?

— Конечно!

— Что — конечно? Хочешь или не хочешь?

— Разумеется, хочу. Ты же знаешь.

— Тогда вот что я тебе скажу… Долго не разгуливай в отпуске. Через недельку будь в Москве, позвони, там решат насчет тебя.

Разговор с отцом обрадовал Валерия. Еще зимой в экипаже, собравшемся перед вылетом на аэродроме в теплушке, зашел разговор, который не на шутку взволновал старшего лейтенанта Буркова. Штурман корабля старший лейтенант Леша Шумилов сказал, как бы между прочим, что отбирают несколько экипажей из полка для отправки в Афганистан.