Всеволод Кочетов - Собрание сочинений в шести томах. Том 6

Подсела поближе к нам колхозница, шестидесятилетняя Моисеева.

— Мы, эта, как только почуяли, что немец к нам идет, подхватились да в лес подальше. Пусть, мол, зверь дикий растерзает, чем зверь двуногий будет мучить. Но ведь зима, снег, следы на нем как отпечатанные. Немцы по следу за нами, да и пригнали всех обратно. Ишь вы, говорят, какие хитрые. На армию фюрера не хотите работать. Шалишь, поработаете. Выпороли для острастки всех — и баб и мужиков, как одного, дома наши позанимали, держали всех, что называется, под прицелом. Я, к примеру, у них в свой подвал была посажена. Ежели выйти куда, то только под конвоем. Месяц были тут с небольшим эти прорвы, а сорок мешков картошки у меня сожрали, корову зарезали, три кадки капусты опорожнили. Подчистую, что та саранча из Библии. А отступать стали, взяли, как у других, и мой дом спалили. На фронте у меня три сыночка и доченька — все воюют. Пишу им в письмах: «Родные мои! Бейте гадов-фашистов, детушки. Отомстите им за муки-страдания старухи матери!» Посмотрите, люди добрые, опухшая же я от голоду, водой вся налившаяся. Вот чего наделали изверги!

Люди рассказывают и рассказывают. Но не слеза у них в голосе, не стон, не уныние. Они немало намучились, и еще впереди достаточно тягот. Но головы никто не повесил, нет. Спаянные несчастьем минувшего плена и радостью освобождения, с какой-то новой, неведомой энергией люди берутся за жизнь, как те, в Лазаревичах, хотят поскорее возродить свой колхоз. В Ругуе бережно хранят все, что уцелело. Собрано зерно для посева, привели из леса трех лошадей и две коровы, из-под развалин сараев и кузницы извлекли плуги. Тоже собирают золу для удобрений.

Кто-то организует эти работы, эти дела? Да, конечно, мы в Ефимовской видели, кто это делает. В Тихвинском районе тоже работает райком партии. Сквозь все трудности прокладывают путь к весеннему севу райземотдельцы, сельсоветы, правления колхозов.

Ругуйский сельсовет с его председателем Калиничевым мы нашли в землянке, где развернула свою работу эта первичная ячейка Советской власти.

Калиничев рассказывает:

— У нас колхозы были богатые. Хлеба, мяса, масла, овощей каждому жителю хватало с избытком. Бывало, идешь по любой из четырех наших деревень, сердце радуется: новые школы, новые дома, новые общественные постройки. Соберутся в избу-читальню вечером мужчины да женщины, размечтаются о будущем — как бы радио в каждый дом провести, где общественный сад разбить, какие новые фермы завести. Если кинопередвижки долго нет — ругаются.

Он ставит печать на бумажку, поданную ему девушкой-секретарем, продолжает:

— Вот вы уже про Ивана Гордеева знаете, которого сожгли в избе. А Гаврилова, того замучили. Старый был человек, под шестьдесят подходило, не пощадили. Молодых парней Матвеева и Иванова до смерти доистязали. Четырнадцатилетнего Васю Матюшина убили. Что говорить, недолго звери пробыли, а успели в одном нашем сельсовете сжечь сто двенадцать жилых домов, две школы, пять скотных дворов, девять свинарников, магазин, клуб, помещение Совета, молокозавод… Все сызнова строить надо. Вот и живем сейчас засучив рукава — и сельсовет, и партийная организация.

Очень важно, что Советская власть оказывает свое влияние на каждом шагу. Люди в разоренном селе Ругуе знают поэтому, что их не оставят в беде, непременно помогут. Им уже известно, что в районах, куда не пропустили немца, для них собирают зерно. Известно даже, что в далеком капшинском колхозе «Шугозеро» для ругуйцев выделили коня с полной упряжью, отсчитали от себя, сколько смогли, плугов и борон и даже кое-что из одежды собрали.

За селом Ругуем, на развилке к Белой, стоит другое разоренное русское село — Кукуй. В нем рядом с кладбищем немецких солдат можно увидеть еще и целый штабель заготовленных березовых крестов. Они были завезены соответствующими службами немецкой армии впрок. Что ж, у каждого свои перспективы. Нам пужны плуги, семена, бороны, им — кресты и могилы.

Базируясь на деревню Белую с ее штабами, колесим по частям Волховского фронта, которым командует генерал армии К. А. Мерецков. Продолжаются сильные бои. Немцы, так стремительно отброшенные от Тихвина, уже собрались с силенками и остановились. Кириши взять с ходу нам не удалось. Сейчас там мощный опорный пункт немецкой обороны. Много крови льется возле Погостья.

Побывали в оперативном отделе штаба 4-й армии, долго рассматривали карту расположения наших и немецких войск под Ленинградом, на всех подступах к нему. До чего же близко подошли немцы к окраинам города с осени, и как близки они, ударив на Тихвин, были к тому, чтобы в районе Онежского озера соединиться с финнами.

Карта все зафиксировала. Вдоль Финского залива, от деревень Липово и Устье до Петергофа, лежит лоскут удержанной нами земли длиной километров в сорок — пятьдесят и шириной, ну, самое большее — в двадцать. Дальше, к Ленинграду, от Петергофа до Урицка, по всему берегу сидят немцы, рассматривают в бинокли Кронштадт, Лахту и Ольгино, Васильевский, Голодай и Елагин острова, что ни день стреляют оттуда по ленинградским улицам из тяжелых пушек. От Урицка, через Пулково, на Пушкин, Ям-Ижору, Колпино — от залива до Невы, — примыкая к окраинам Ленинграда, лежит еще один лоскут, удержанный нашими войсками в сентябрьских боях. На северо-востоке за Невой, в сторону Карельского перешейка — кус побольше, он выгибается к Ладожскому озеру. Но, даже если сложить все кусы и лоскутья, это же малая горсточка советской земли, как бы вырванная из гигантского тела страны, сжатая в чужих железных пальцах. Над нею во всех направлениях снуют крупных калибров снаряды, челноками ходят бомбардировщики и воздушные разведчики, ходят нагло, и даже днем: те зенитные пушки, которыми Ленинград располагает, до них не достают в морозном зимнем небе. Вдоль Ладожского озера, по берегу, от Шлиссельбурга километров пятнадцать на восток — снова немцы, отсекая нас по сухопутью от Большой земли. Пустячный неравносторонний четырехугольник, вытянутый от озерного берега до Мги, преграждает здесь путь к Ленинграду и из Ленинграда. Синявинские торфяники, Синявинские высотки… Волховский фронт рвется через них к траншеям Ленинградского: ленинградские части тоже бьются об эти препятствия, устремляясь навстречу волховчанам.

Мы пишем о героях тяжелых боев, военным телеграфом и разными оказиями отправляем свои корреспонденции через Ладогу, в редакцию «Ленинградской правды».

Живем в Белой, в избе колхозницы, куда нас определил комендант штаба. Деревня большая, живописная, на счастье мало пострадавшая от гитлеровских поджигателей. Дом, в котором мы остановились, теплый. Хозяйка приветливая, гостеприимная, говорливая. У нее дочь лет двадцати. Хозяйка каждый день рассказывает о том, сколько страхов натерпелась она из-за дочки за время немецкого плена.