Всеволод Кочетов - Собрание сочинений в шести томах. Том 6

Поздно ночью вернулись в Петергоф, хотели было забраться в царский вагон переночевать. Но вагон был тщательно заперт. Поехали к морским летчикам.

Утром решили навестить бригаду «Оборонной стройки». В нотариальной конторе никого из наших не оказалось. То ли выехали в леса, то ли уже и в Ленинград. Поколесили по штабам, нашли своих ополченцев, 2-ю ДНО. Ополченцы были, оказывается, уже совсем неподалеку от Петергофа. Они отошли сюда с тяжелыми, упорными боями.

День прошел в метаниях по дорогам. Военные тучи сгущались. Отовсюду шли известия, что враг наращивает удары, вводит в бой все новые и новые части. Ему нужен Ленинград, и вот-вот из пригородных лесов он вырвется к окраинам города, на открытые приневские равнины.

К вечеру и мы отправились в Ленинград. В Петергофе уже не было никакой тишины. На всех перекрестках тут рвались снаряды и мины. Мы буквально без всякого иносказания проскакивали через огонь. Бой шел возле Знаменки и Стрельны. Это означало, что в минувшую ночь немцы еще ближе придвинулись к заливу. Скопление, столпотворение из бойцов смешавшихся подразделений, из верениц повозок, из машин, пушек, тягачей…

Думаю, что мы последние, кто посуху проехал через все это из Ораниенбаума в Ленинград. Следом за нами немцы подходили к самой Стрельне; чуя близость желанного им города-гиганта, они зверели до того, что даже зачем-то лупили из автоматов по застрявшим на стрельни иском кольцо нашим остекленным зеркальными стеклами ленинградским трамваям.

Немцам казалось, видимо, что они уже в Ленинграде, по всем направлениям летело их радостное радио.

До улиц Ленинграда от этого трамвайного кольца и в самом деле оставалось каких-нибудь двенадцать километров. А до Автова и того ближе — совсем рядом, шаг шагнуть. Солдаты Гитлера уже видели наш город, видели эллинг завода, на котором я работал двенадцать лет назад и который назывался в ту пору «Северной судостроительной верфью», видели Васильевский остров. По нашим пятам они выходили к заводу «Пишмаш» [3].

Назавтра, зайдя в продовольственный магазин на улице Лассаля, который напротив входа в Европейскую гостиницу, мы увидели, что со вчерашнего дня нормы продажи хлеба и других продуктов по карточкам, оказывается, ощутимо снизились. В июле, когда только-только ввели эти осточертевшие советским людям карточки, без которых на долю нашего поколения выпали каких-нибудь несколько лет времен нэпа да самые последние годы перед войной, — тогда, в июле, по этим карточкам выдавалось довольно прилично: рабочим — по 800 граммов хлеба в день, служащим — по 600 граммов. Практически такую норму было и не съесть. Мяса рабочим в месяц полагалось по 2 килограмма 200 граммов, служащим — по 1200 граммов. Ты приходил в магазин, подавал свои карточки, из них выстригали талончики — хоть за весь месяц вперед. Будь любезен — «отоваривайся».

Кроме того, без всяких карточек работали коммерческие рестораны и кафе. В столовых тоже карточек не стригли. Всюду было сколько угодно мороженого, пива, пирожков и пончиков. Никакого ограничения в пище люди не ощущали.

И вдруг — 12 сентября — как отрезало: хлеба по 500 рабочим, по 300 служащим. Никаких пирожков, никакого мороженого. Магазины опустели в течение одного дня: все брали на карточки вперед. Зайдя вечером в этот продмаг на улице Лассаля, мы смогли на все дни, оставшиеся в сентябре, приобрести по моей рабочей карточке граммов 800 колбасы.

Один пронырливый малый сказал мне, что во дворе штабного здания на площади Урицкого есть «генеральский» магазин, этакого полузакрытенького типа, и там еще всего до черта. Если я чего хочу, то пусть поспешаю.

Конечно, кое-чего надо было, раз уж мы с фронта отжаты в город. Сахару надо, каких-нибудь консервов. Но в «генеральском» магазине вопреки слуху оказалось только шампанское, хорошее, доброе шампанское — сухое, полусухое, полусладкое; в других магазинах оно уже исчезло. «Берите, молодой человек, — сказала приветливая продавщица. — Завтра и этого не будет. Все, что здесь на полках, это и есть наш запас. На складе уже пусто». — «Ну что ж, дайте пару бутылочек». — «Что вы, пару! Берите больше. Это же сахар, витамины. Еще как поддерживает. Если бы у меня деньги были, каждое утро пила бы по бутылке вместо чаю». — «Ну, пяток дайте». — «Ах, какой вы непрактичный! Машина у вас есть?» — «Есть, за воротами стоит». — «Ну и все! Платите…» Она назвала довольно солидную сумму — хорошо, что такая сумма у меня нашлась, — отняла мой чек и, пока я число уплаченных рублей пытался разделить на цепу одной бутылки, чтобы таким путем определить, обладателем скольких же бутылок я сейчас стану, ловко упаковывала пакеты, а мне оставалось только со страхом смотреть на то, как от ее стараний быстро пустеют магазинные полки.

Все это основательно упакованное в оберточную плотную бумагу хозяйство я привез в редакцию. Пакеты были довольно неопределенной формы, по каждый встречный почему-то догадывался, что в них не что иное, как именно бутылки. А так как я был человеком почти непьющим, о чем в редакции знали, то мои пакеты вызвали немалое удивление и еще большее любопытство. «Зажигательная смесь, зажигательная смесь, — отвечал я на вопросы любопытствующих, подымаясь с бутылками в лифте. — Против танков».

Надо было эту батарею — она, как выяснилось, состояла из тридцати здоровенных бутылей — разместить получше. Из стола, который принадлежал ранее Ване Франтишеву, я стал выгружать бумаги — папки, подшивки. В ящиках обнаружилось шестнадцать не то одинаковых экземпляров, не то различных вариантов рукописи, называвшейся «Большевики». Под названием стояло: «Литературный киносценарий. Авторы В. Соловьев, И. Франтишев». Эти ребята, оказывается, вот что создавали втихомолку.

Вывалил два пуда их бумаг на подоконник, на место сценария принялся рассовывать по ящикам свою «зажигательную смесь». На пятнадцатой или шестнадцатой бутылке вошел все еще не отправившийся служить на флот Володя Соловьев. Он не смог скрыть своего восхищения бутылями и тотчас приступил к дегустации. Затем последовательно к нам присоединялись другие дегустаторы — Коля Внук, Ваня Еремин, Вера Горбылева, Ольга Смирнова… На улицах в крыши грохали снаряды, у нас в потолок бухали пробки. Верно сказала приветливая продавщица из «генеральского» магазина: в этом отличном вине, которое до войны никто из нас почти не брал в рот, были и сахар, и витамины, и еще что-то весьма приятное и полезное. Только отдельные мрачные ортодоксы, излишне верноподданные нашему редактору и всему тому, что он собою олицетворял, заглядывая в дверь, делали постные физиономии: дескать, пьянка в рабочее время, да еще в такое время, когда на стенах зданий в городе расклеены призывы: «Враг у ворот Ленинграда», «Все силы на защиту родного города», «Мужественно выполним свой долг перед Родиной»…