Миша Мельниченко - Советский анекдот (Указатель сюжетов)

Период после Второй Мировой войны был очень продуктивен в деле изучения анекдота. Результатом творческих усилий зарубежных исследователей стали десятки томов, посвященных как феномену анекдота в целом, его теории и конструированию концепции жанра 65, попыткам объяснить его с точки зрении психологии 66, рассмотрению анекдота в гендерном аспекте 67, так и конкретным циклам: этническим 68, сексуальным 69, садистским 70и абсурдистским 71анекдотам. Для историографии исследования именно советского анекдота важен тот факт, что к нему обратились уже не журналисты, а ученые. Более чем полувековая история осмысления этого феномена в западной историографии дает нам значительное количество статей, посвященных политическому юмору в целом и советскому анекдоту в частности как одному из компенсаторных механизмов борьбы с психическим и социальным стрессом 72или форме протеста против официальной идеологии 73. Отдельно стоит выделить относительно недавнюю статью 74Е. Оринга, в которой автор анализирует западную историографию феномена политического юмора в авторитарных обществах и рассуждает о природе политического юмора вообще, обращаясь в том числе к советскому материалу. Статья ценна также наличием ряда фрагментов интервью эмигрантов второй волны о культуре рассказывания анекдотов.

Важно, что тексты довоенных анекдотов в послевоенные исследования практически не попали. Использование анекдотов, имевших хождение преимущественно в эмигрантской среде в 1960 – 1980-х годах, приводило к ряду упрощений, что зачастую не позволяло западным ученым воссоздать адекватную картину бытования советского анекдота. По совершенно справедливому замечанию А.С. Архиповой, помимо наличия в ряде работ, посвященных советскому анекдоту, множества фактических ошибок, подчас нелепых, вызывают некоторый скепсис также ряд теоретических допущений, дающих основание западным ученым подозревать всех рассказывающих анекдоты (т.е. по устоявшемуся мнению подавляющее большинство населения СССР) в антисемитизме и пассивном диссидентстве 75.

В целом западная историография ориентирована на позднюю традицию советского анекдота. Несмотря на наличие трех небольших по объему, но довольно ценных англоязычных публикаций текстов советских анекдотов 1930 – 1940-х годов, довоенные материалы иностранными исследователями рассматриваются очень фрагментарно. Исключением является монография одного из крупнейших западных специалистов по советской истории Шейлы Фитцпатрик «Повседневный сталинизм. Социальная история Советской России в 30-е годы: город», которая, помимо этого, является и одним из немногих примеров использования анекдотов в серьезном историческом исследовании. В главе «Разговоры и те, кто их слушал» исследователь уделила внимание «жанрам народного творчества, менее стесненным, чем официальные средства выражения мнения», к которым Фитцпатрик относит анекдоты, слухи и частушки. По утверждению историка, эти жанры были «были для граждан способом показать кукиш советской власти, и соблазн сделать это был тем сильнее, что от публичных выступлений обычно требовалась ханжеская благонамеренность 76». Опираясь в том числе на записи политического фольклора из информационно-аналитических сводок НКВД, хранящихся в т. наз. «Смоленском архиве», исследователь демонстрирует возможности жанра как одного из способов неформальной коммуникации. При этом, сравнивая анекдотические сюжеты и реальные жизненные коллизии 77, Фитцпатрик показывает степень психологической достоверности фольклорного текста.

Отдельного обращения заслуживает историография анекдота стран бывшего социалистического лагеря, однако степень разработанности в ней советского анекдота определяется степенью соотношения в национальных анекдотических традициях оригинальных и общесоветских сюжетов. Проблема анекдота стран социализма только недавно стала объектом серьезного научного осмысления – и в первую очередь заслуга в этом принадлежит профессору тартуского университета Арво Крикманну, одному из организаторов международного симпозиума «Постсоциалистический анекдот»в Тарту в 2007 году. Перу Крикманна принадлежит ряд трудов, посвященных этническим и политическим эстонским анекдотам 78. Однако к сфере научных интересов Крикманна и его эстонских 79, польских 80, болгарских 81и румынских 82коллег скорее относится поздняя анекдотическая традиция стран социализма и ее функционирование в современных условиях, часто судьба этой традиции при попадании в интернет 83.

В историографии не существует комплексной модели, описывающей существование анекдота как одной из форм передачи политических смыслов. Достижения ряда гуманитарных дисциплин не интегрированы между собой, отчего историография изучения советского анекдота крайне фрагментарна. Отечественной исторической наукой этот жанр устной традиции признан в качестве исторического источника, однако при этом отсутствует целостное представление о специфике анекдота и степени отражения в нем представлений массового сознания. Скепсис историков по отношению к анекдотам хорошо понятен и во многом справедлив. Одной из центральных проблем изучения устной традиции является проблема соотнесения фольклорного текста и внетекстовой реальности, получившая развитие в трудах В.Я Проппа 84, Б.Н. Путилова 85, А.К. Байбурина, Г.А. Левинтона 86и С.Ю. Неклюдова 87. На сегодняшний день данная проблема не потеряла своей актуальности: согласно справедливому замечанию С.Ю. Неклюдова, на это указывают хотя бы ряд исследований по «устной истории», мало учитывающих коммуникативные особенности устной традиции, изучаемые фольклористикой 88. Общим моментом для современного гуманитарного знания является понимание того факта, что фольклор содержит в себе не конкретную историческую информацию, а матрицы общественного сознания, нередко имеющие мифологический генезис 89, что ставит под сомнение ценность анекдота как источника фактографической информации.

Политические настроения населения СССР и его отношение к советской власти в той или иной мере отразились в целом ряде исторических источников: дневниках, воспоминаниях, художественной литературе, «письмах во власть», данных перлюстрации писем и сводках о настроениях населения партийных органов и ОГПУ – НКВД; последние три источника особенно важны для историков по причине того, что в довоенный период не существовало публичных социологических служб, не проводились социологические опросы, и эти источники стали одними из основных каналов поступления высшему советскому руководству информации об обществе. Однако каждый из них обладает своей спецификой, определяющей степень его информативности и достоверности, и совершенно очевидно, что только комплексное исследование по всем типам источников способно приблизить ученого к созданию целостной картины общественных настроений советского периода. Кроме того, специфика источниковой базы – а именно наличие в ней сравнительно небольшого количества массовых источников, могущих быть обработанными с помощью статистических методов – оставляет открытым не только вопрос о ее количественном расширении, но и о привлечении качественно новых типов источников. Наличие огромного массива информации, относящегося к слабо контролируемой государством сфере коммуникации и могущего быть рассмотренным с применением статистических методов исследования и контент-анализа, с одной стороны, и состояние источниковой базы по истории общественных настроений советского периода, с другой, определяют важность изучения советского анекдота. Основная причина невнимания отечественных историков к столь значительному сегменту массовой коммуникации видится прежде всего в отсутствии значительных по объему научных публикаций текстов советских анекдотов. Настоящее издание представляет собой попытку восполнить эту недоработку.