Евгений Рудашевский - Намаскар: здравствуй и прощай (заметки путевые о приключениях и мыслях, в Индии случившихся)

Глупость мою, по которой не сразу я достал таблетки, можно понять, ведь отравления прежде не поражали меня – в симптомах очевидных не разглядел я ничего. Кроме того, в бреду ночном уверился, что беда вся от головы разбитой. В иные мгновения думал об инфекции кишечной.

Утром всё выяснилось сполна. Оля, выслушав от меня мои чувства, указала нужные таблетки; у неё в отравлениях опыт долгий.

Пот, одышка. Измерил температуру. 38,7 °C. В состоянии таком жар не дозволено снижать; пришлось терпеть.

…

Все наши слова были о причинах отравления. Для других разговоров не было ни сил, ни внимания. В поезде вчерашнем продавали обеденные пайки – 50 рублей (рис с овощами, два яйца-масала, соус, свёрток хлебный и картошка с перцем). Оля от картошки отказалась – выдала её бродяге (их в поезде много, и все тычут к тебе культями, переломами, струпьями, кожными язвами). Я картошку съел и был доволен. Оля, несмотря на склонность к отравлениям, не отравилась; нужно было искать отличия в нашей трапезе. Картошка вагонная была первым; вторым было печенье с манговым кремом, которым я вчера вздумал побаловаться. Оле печенье не понравилось, я всё съел сам…

Отравление могло усилиться и разбитой головой, и тем, что вчера по графику мы проглотили противомалярийные таблетки (побочностью к ним записано следующее – выписываю из инструкции буквально: тошнота, рвота, головокружение, диарея, боль в животе, недомогание, утомляемость, озноб, лихорадка; наиболее часто – нарушение сна, кошмарные сновидения; реже – тревога, депрессия, панические атаки, спутанность сознания, галлюцинации, агрессивность, параноидальные реакции; описаны редкие случаи суицидальных мыслей; сонливость, потеря равновесия и так далее – список можно дополнить ещё не одним десятком побочных действий). Написал это и думаю – быть может, не было никакого отравления и беда вся от таблеток случилась? Как узнать? Но почему тогда Олю не поразила та же лихорадка? Всё побочное я испытал вполне (исключая, конечно, суицидальные мысли)…

Весь день пролежал я в слабости, в сонливости. Спал, пробуждался, бредил. Оля обтирала меня влажной тряпкой. Пил я много (Оля сходила в магазин).

Обидно думать, что день весь пропал не в отравлении (которого не предугадать), а в действенности лекарства, назначенного нам в защиту. Что ж, через неделю можно будет сказать об этом точнее – если побочность повторится от новой пятничной таблетки.

К вечеру температура моя снизилась до 37,8 °C. Мог я встать, идти, даже сжимать до малой крепости кулаки.

Есть мне воспрещалось до завтрашнего дня; аппетита, собственно, не было.

У Оли температура – 37,1 °C. Отчего? Таблетка противомалярийная?

Мы прошлись до ближайшего ресторана. Я выпил чёрный чай с сахаром – через трубочку. В трубочке был твёрдый комок пыли – не заметил его, проглотил. Оля съела овсяную кашу. Нужны силы. Назад (150 метров) я шёл в слабости исключительной – сгорбился и не мог озвучить ни одной мысли. Вернувшись в «келью», слёг.

К девяти часам сознание моё окрепло, и я позволил себе заняться Дневником. Одолевая хилость и повторную тошноту, вытягиваю эти строки. Надеюсь завтра, вопреки лихорадке, осмотреть Бодх-Гаю.

Чувствую, что жар сейчас усиливается.

Даже 39 °C не удержат меня в монастыре. Стоило сюда ехать, чтобы вместо Махабодхи интересоваться только своей влажной простынёй?!

Что осталось мне, кроме хорохорства?

На 22:30 завтрашнего дня назначен наш поезд в Калькутту. Так что, пусть малыми переходами, с частым отдыхом, но городок этот мы должны узнать.

В комнате наконец возобновили электричество – перебои здесь частые, как в Бенаресе. Я могу выключить фонарь; так или иначе, на сегодня всё сказано. Для большего нет сил.

(Высота храма Махабодхи – 51 метр (17-этажное здание). Индусы верят, что Будда был одним из воплощений Вишну, поэтому приходят сюда молиться вместе с буддистами.)

Новый день выдался иным. Улучшилось всё: самочувствие, настроение, погода.

От вчерашних болей осталась лишь слабость – мягкая, ватная, отчасти уютная; торопиться нам было некуда, и мог я гулять не спеша.

Вчера выпил я четыре литра воды, но пищи не видел никакой. Тем не менее голода поутру не испытал. Завтрак был простым: пиала овсяной каши на воде, и только.

Бодх-Гая – городок маленький; низкодомный, по окраинам – хиженный. Всё здесь сошлось к древнему Махабодхи и устроенным поблизости от него монастырям: тибетскому (в котором мы жили), бутанскому, китайскому, тайскому, вьетнамскому, бирманскому и японскому. Средоточие буддизма; впрочем, буддизм по этой поре обозначен не так обильно (сезон паломников начнётся к зиме).

Статуэтки Будды, Тары, портреты Далай-ламы. Неспешная торговля платками, футболками с буддийской символикой. Здесь спокойнее, чем в предыдущих городах, меньше шума; объяснить это можно и малой населённостью Бодх-Гаи.

По главной улице торопятся моторикши, автобусы. Из машин по громкоговорителю зачитывают проповедь. Оранжевых здесь много; они неизменно босы, но оголтелости в них не чувствуется. Оранжевые семьи: мужчины в очках, женщины с чистым лицом. Здесь шиваисты иные. Оля тем не менее по учёности неприятной идёт в должном расстоянии от них, в сосредоточенности.

Нищие здесь не так навязчивы, они только обозначают свою бедноту словами: «Hello, sir» и протянутой рукой. Улочки в Бодх-Гае грязны, но нет в них такого скопления отходов, как в Бенаресе.

В магазинах под полками, в ресторане под столиками мы видели мышей, но удивления или негодования от этого не случилось. Привыкли.

На торговой площадке перед Махабодхи ползают уродцы, калеки – с заломанными ногами, с вывернутыми руками, с выжженными глазами. Такой может лежать недвижно, будто чёрный паук, перед пустой миской, но завидев туриста, вздёргивается, раскидывает по сторонам конечности свои – пресмыкается вперёд, за возможным подаянием. Слепые лежат почти без движений – стонут, причитают.

Сам Махабодхи, усаженный среди зеленеющих деревьев, необычным оказался. Собрано в нём что-то модернистское, точнее – футуристическое. Построен он был не менее 2000 лет назад; удивительно. Космический корабль, никак иначе. Стены – серые, составленные будто бы из металлических пластин. Углубления, словно бы устроенные для проводки и схем. Долгие каналы оптоволоконной связи, симметричные тиристоры, загогулины конденсаторов, плоские реле и переходники… Чудесный храм, мечта фантаста. Каким же чудом был он для Александра Каннингхема (директора Археологической службы Индии, чьим настоянием Махабодхи был восстановлен от заброшенности)! Ещё бо́льшим чудом был он для людей древних – сколько таинственного, могучего представлялось им в верхних этажах храма?! Затаённость, непостижимая для обывателя, укрепляет религию, ведь ждут в ней знания о тайнах Вселенной, иначе зачем бы религии такой существовать. Люди смотрели на недоступные им святилища, трепетом, страхом преполнялись; «тут виден только ящик, наша овечка сидит внутри». Печальное, но удивительное время. Тогда «в каждом доме жил домовой, в каждой церкви – Бог…»