Пантелей Марценюк - Над Бугом-рекой

Территория лагеря была разделена двумя рядами колючей проволоки на зоны. В каждой зоне находилось по сто пленных. Через несколько дней нам начали выдавать на два дня по одной буханке хлеба на восемь человек. Один раз в день давали пустой суп-баланду, такой, что наш дворовой пес Дружок и нюхать бы не захотел. Беда была еще и в том, что у нас не было ни ложек, ни котелков. Разыскивали пустые консервные банки и из них ели. А было и такое, что те, кто не нашел сосуда, наставляли под баланду пилотку и на ходу выпивали из нее тот суп. В противном случае был риск остаться не только без баланды, но и без воды.

За пищей подходили строем по одному. Нужно было быстро и исправно подставлять сосуд, чтобы пища попала у него, а не на землю. При раздаче стоял немецкий солдат и палкой подгонял тех, кто медлил. Бывало, что палка опускалась на спину быстрее, чем пища оказывалась в сосуде. Помню один такой случай. Возле бидона, из которого повар черпал баланду, стоял немецкий солдат. Этот солдат вместо палки использовал винтовку с одетым штыком. Он периодически тыкал этим штыком в спину тех пленных, которые, по его мнению, задерживали строй. Вот один из этих бедняг своевременно не подставил свою коробку, и суп вылился на землю. Наверное, он задержался возле повара, прося, чтобы тот налил другу пайку. Эту сцену увидел немец-надзиратель с винтовкой. Он схватил винтовку за ствол, желая, наверное, ударить прикладом провинившегося, однако не рассчитал сил и полоснул себя штыком по горлу. Видно все-таки бог есть на свете, так как этот палач подверг наказанию себя своей же рукой. Брызнула кровь, и он упал мертвым на землю. Пленные разбежались в разные стороны, боясь мести. Однако немцы видно хорошо видели, как все случилось, так как никого не привлекли к ответственности. С того времени винтовки в лагере они носили без штыков.

В этом лагере мы пробыли где-то около одного месяца. Потом нас группами начали выводить из лагеря и вели под конвоем к железнодорожной станции. Там отбирали новое обмундирование и выдавали старое. В таком виде нас загнали в закрытые товарные вагоны. В большинстве из этих вагонов раньше перевозили уголь. Набивали вагоны людьми так, что даже сесть не всегда была возможность. Когда поезд начинал движение, в вагоне снималась туча угольной пыли, которая забивала нос и горло, вызывая удушающий кашель. Окна вагона были забиты досками, и мы руками отрывали их, пуская свежий воздух вглубь. Выбраться из такого вагона было невозможно. Нужно было иметь хотя бы какой-либо примитивный инструмент, чтобы проделать дырку в толстых досках. Тем не менее, в некоторых вагонах были дефекты, и кое-кому из пленных удавалось выпрыгнуть из них на ходу поезда. Об этом мы узнавали по автоматным очередям, которые выпускала охрана по таким беглецам. Удалось ли кому-то убежать и сколько таких было, я не знаю.

Так день за днем поезд двигался в сторону Германии. На больших станциях он останавливался, и охрана открывала двери. Мы толпились возле этой двери, чтобы вдохнуть глоток свежего воздуха. Вымученные, обессиленные в дороге без воды и пищи, в старом, черном от угольной пыли, обмундировании, мы имели страшный вид. Но для немцев, которые приходили на вокзал, чтобы посмотреть на русских воинов, это было довольно приятным развлечением. Во многих из них на лицах появлялись пренебрежительные улыбки. Однако были и другие лица – на таких ощущалась тревога, а иногда и жалость. Они же понимали, что и их солдаты гибнут на фронтах и попадают в плен.

Через двое суток поезд прибыл к пригороду Берлина. Нас вывели из вагонов и под сильной охраной строем повели к походной кухне. Там дали по миске супа и по куску хлеба и повезли к центральному лагерю военнопленных. Этот лагерь был комплексной, здесь были зоны для французов, англичан и военнопленных других государств. Для них были построены отдельные бараки, и им разрешалось даже получать посылки. Для наших же было отведено обычное песчаное поле, обнесенное высокой изгородью из нескольких рядов колючей проволоки. На некотором расстоянии одна от другой по этой изгороди располагались вышки охраны с часовыми.

Лагерь вызывал у нас гнетущее впечатление. Он был разделен на отдельные части, в любой из которых размещалось где-то около двухсот человек. Нас предупредили, что каждый из нас будет получать питание в конкретной части лагерной зоны. И, если на время его получения кого-то там не будет, пищи он не получит. Таким образом, из указанной зоны можно было выходить на территорию всего лагеря, однако во время получения пищи обязательно нужно быть на месте. Если не будешь, то без пищи пропадешь.

Кушать давали один раз в день, где-то в двенадцать часов дня. Приносили к нашей изгороди бачки с баландой из брюквы. Раздачей руководили патрули – немцы с дубинками в руках, а распределяли полицаи из наших. Порядок раздачи был такой, как и в предшествующем лагере, кто не успел подставить сосуд – оставался без порции. Полицай не очень и смотрел, куда он льет баланду, лишь бы из рук. За таким порядком не один оставался голодный до следующего дня. Выдавали один литр баланды и одну буханку хлеба на восемь человек. Такая порция позволяла едва поддерживать жизненные силы, и поэтому все свободное время наши мысли были заняты мыслями о пище. Люди бродили по зоне, как тени.

Периодически нас выстраивали на плацу и раздевали догола. Так мы стояли по несколько часов, а эсэсовцы ходили по шеренгам, вглядываясь в лица и, выискивая командный состав. Периодически они рылись в одежде, и если там что-то находили, то выводили таких в отдельную шеренгу. Вырваться с того ада было практически невозможно. От постоянного недоедания силы нас постепенно оставляли.

В этот период второй половины августа и весь сентябрь шли непрерывные дожди. Мы лежали под открытым небом отданные на откуп ненастью, полураздетые и голодные. Дожди преимущественно шли во второй половине дня и ночью. Спасались от того несчастья, кто как мог. Чтобы было теплее, наталкивали под гимнастерки сухой травы. Для укрытия от дождя рыли ямы с навесами и под ними прятались. Такие ямы часто обваливались, присыпая спящих землей.

Кое-кому удалось сохранить от обысков плащ-палатку. И если начинался дождь, то под ею собиралось до пятидесяти пленных, которые прислонялись один к другому, сбиваясь в круг. Тот круг под палаткой все время двигался, так как крайние старались, хотя как-то спрятаться внутрь под палатку, отодвигая один другого наружу. Таких кругов на зоне было всегда несколько, и они словно бы танцевали по плацу целую ночь.

С наступлением холодов и, вследствие постоянного недоедания, постепенно стали распространяться разнообразные болезни. Началось массовое вымирание пленных. Люди умирали десятками и сотнями за сутки. Администрацией лагеря была создана специальная лагерная команда из пленных, которым давали немного больше еды. Эта команда занималась уборкой мертвых, которые голыми лежали утром по всей территории лагеря. Лежали они голыми потому, что те, которые числились еще в живых, ночью из них снимали одежду и натягивали ее на себя. Мертвых подвозили к воротам и складывали в штабеля. От ворот их отвозила на кладбище уже другая команда под охраной эсэсовцев. Больше всего умерло людей в ноябре, когда началось резкое похолодание. Для тех, кто не мог выносить такой жизни, как высшая стадия цинизма, были построены специальные кабинки, в которых можно было повесится. И действительно находились пленные, которые шли в эти кабинки, чтобы навсегда прекратить свои мучения в этом нацистском аду.