Владимир Губарев - От сохи до ядерной дубины

– Там есть и уникальные хранилища…

– В 90-е годы мы договорились с США о том, что они окажут соответствующую финансовую помощь в создании хранилищ для избытков делящихся материалов – мы называли цифру в 50 тонн плутония. Это уникальнейший объект. Он был создан и построен на комбинате. Хранение хранением, но производство есть производство. И это главная задача комбината. Конечно, там много занимаются нашими старыми грехами. Это экологические проблемы… Сейчас большие усилия прилагаются для того, чтобы и сбросы прекратить любых отходов, даже слабоактивных, и постепенно приводить в порядок те территории, которые загрязнены. Это тоже большая сфера деятельности, и она необходима сегодня. Кстати, и американцы вынуждены этой проблемой заниматься.

– Переходим на Горно-химический комбинат. Зачем он был нужен?

– В 50-е годы по ядерному арсеналу мы уступали США больше чем на порядок. И соответственно по накоплению делящихся материалов для оружия. Как по урану-235, так и по плутонию. Для того чтобы преодолеть этот разрыв, намечено было строительство ряда комбинатов. Реакторы для наработки плутония были на «Маяке», пять – на Сибирском комбинате и три на Горно-химическом. Должны были строиться комбинаты в районе Братска, должны были строиться комбинаты в районе Средней Волги и так далее. Это было уже определено соответствующими решениями и постановлениями. И Братская ГЭС была построена для того, чтобы решать оборонные задачи. Но средмашевская наука, проанализировав работу тех реакторов, которые уже запущены, пришла к выводу, что, во-первых, можно повысить мощности реакторов и, во-вторых, провести целый ряд технологических операций, которые могли бы позволить увеличить съем продукции для обороны. В итоге остановились на трех этих комбинатах, хотя планировалось более широкое создание подотрасли по производству ядерных материалов…

– Но почему в гору полезли?

– Проект сам по себе уникальный. 300 километров тоннелей, пять на пять метров – это метро. Я недавно там был, еще раз смотрел эти подземные выработки. Там, где планировалось радиохимическое производство, будет размещено производство уран-плутониевого топлива. Это десятки тысяч квадратных метров в горе. Это фактически город под землей… Это были времена сталинские, решения принимались с учетом разных ситуаций, в том числе и когда может быть ядерная война. Страна была окружена базами, в Турции нацелены на нас ракеты с подлетом в десятки минут, – в общем, неясно, что может происходить. Руководство и решило: пусть будет затратно, но зато гарантировано, что часть ядерных материалов сохранится для атомного арсенала. Между прочим, в какой-то степени это повлияло на решение о создании второго ядерного центра на Урале. Все может быть, один Объект есть один Объект. В Сарове мы реально делали боеприпасы, ядерные заряды. Береженого Бог бережет. Помню, дрожь прохватывала, когда поднимали заряд, один болт вылетел. Заряд повис на одном. Я понимаю, что меры были предусмотрены, что ни при каких условиях взрыва не случилось. Но тем не менее реальные заряды производились в Сарове, а затем их везли на полигон. Поэтому во всех случаях дублер нужен…

– Вы были последним министром среднего машиностроения. Что это за должность?

– Это гигантская ответственность за то дело, которое поручено отрасли… Когда я пришел сюда, то я практически уже побывал на всех предприятиях – от шахт, где добывается уран, и до атомных станций, которыми занимался Средмаш. Когда работал в Оборонном отделе ЦК и анализировал отрасль, мы непрерывно встречались с руководителями предприятий, с директорами, главными инженерами, их заместителями, руководителями главков, их заместителями, заместителями министра… Это была постоянная работа. С одной стороны, шло знакомство с состоянием дел, а с другой стороны – они об этом не знали – чтобы думать об их продвижении. Вся кадровая номенклатура отрасли была в наших руках, и поэтому, прежде чем назначать кого-то на какую-то должность, мы с этими людьми еще раз знакомились. Когда я сюда пришел, то и людей я знал.

– Роль Средмаша в развитии Среднеазиатских республик не преувеличивается?

– Ефим Павлович развитию предприятий в этих республиках придавал исключительное значение. У него были теснейшие контакты с руководителями всех республик. И он ежегодно, нередко и во время отпуска, уезжал в эти республики. Еще раз посещал предприятия, и к нему всегда относились с величайшим уважением. Связи у него были теснейшие, да и планы огромные. Тот же, к примеру, Узбекистан. Это Навои, это Заравшан, Учкудук. Причем к созданию этих предприятий он буквально с любовью относился. Он был противником вахтовых методов работы. Он считал, что люди и здесь должны иметь тот соцкультбыт, который позволяет им и нормально трудится, и хорошо жить. Поэтому он делал там водоемы, и озеленял города, и строил детские учреждения, и школы, и культурные заведения. Я побывал во всех городах, посмотрел, что сделал Ефим Павлович. Колоссальные деньги были вложены, но и отдача была соответствующая. В том же Заравшане получали в год 50 тонн золота высочайшей пробы. Много труда вложил он в Казахстан. Для него один из любимейших поэтов Тарас Шевченко, и город Шевченко он превратил в цветущий край. Он вложил душу в этот город, создал его на пустом месте. Не только создал, но и благоустроил так, что жить в нем стало нормально. А вокруг пустыня. Он поставил там реактор, и добычу урана организовал, и производство удобрений. Вдохнул жизнь в этот край… После того как отрыли в Казахстане месторождения для подземного выщелачивания, он лично рассматривал проекты всех городов, которые там создавались… То же самое в Грузии и Киргизии… По его инициативе в этих республиках возникли десятки городов с сотнями тысяч жителей.

– А что сейчас с удобрениями Шевченко и золотом Заравшана?

– Золото добывают, уран тоже. Узбекистан сохранил эти производства. Ну а в Казахстане на базе тех месторождений, что были открыты, добывают уран, порядка 20 тысяч тонн… Эта страна выходит на первое место в мире, а основы этой промышленности были заложены при Ефиме Павловиче Славском.

– Вашу жизнь можно условно разделить на несколько этапов. До 78-го года – Арзамас-16, потом ЦК партии, работа министром, заместителем Председателя Совета Министров СССР, затем лихие 90-е, наконец, нынешнее время. Когда был «золотой» период?

– Если брать до 78-го года, когда я занимался оружием, то это было ощущение гонки. По разным причинам: внешним, внутренним, запретам, ограничениям и потому, что мы должны были иметь паритет. Его мы добились примерно в 72-м. Такое ощущение от того периода. Конец 70-х – 80-е годы – это бурный процесс применения атомной энергии, начиная от фундаментальной физики и кончая развитием атомной энергетики. Было ощущение, что мы многое можем сделать, можем решить энергетические проблемы, то есть сделать атом весьма весомым в экономике страны. Потом, после 86-го года, постчернобыльский период. Это было тяжелейшее время. Первое: быстрее закрыть ту «грязь», которая там есть. Вторая – сделать все, чтобы повысить безопасность тех блоков, которые работают. Третья задача: сделать проект реактора повышенной безопасности. Это был тяжелый период, потому что мы столкнулись и с давлением Запада, и с остановкой реакторов для производства плутония, и с процессами разоружения, и с сокращением производства ядерных боеприпасов, и с прекращением ядерных испытаний. Мы были уверены, что сохраним отрасль, но сделать следующий шаг в развитии уже не могли. Поэтому после 86-го года мы начали думать о том, какие сферы деятельности можно развивать в недрах Минсредмаша для того, что эту наукоемкую область использовать более широко, а не только для обороны страны. Это был 86-й – 91-й годы, то есть еще до развала Советского Союза. Это был период отступления. Приехал в Крым, на Южно-Украинскую атомную станцию, на Татарскую, Ростовскую, Калининскую – везде поднялись тысячи людей. Требовали закрыть, остановить атомную энергетику. К счастью, прошло время, и этот период закончился. И тот задел, который был сделан в прошлом, даже сегодня работает на пользу атомной энергетики. Ну а сегодня все говорят об «атомной эпохе возрождения», Надеюсь, что это не только слова – все для роста у нас есть.