Борис Подопригора - Запомните нас живыми

О нем лучше бы забыть с момента освобождения по УДО в 2009-м. Увы, не забыли – его тогдашняя вина обернулась трагедией не только для семьи Кунгаевых. И дай бог, чтобы не им начатая, но им символизируемая вендетта завершилась 10 июня 2011-го!

Но оружейный залп над своей могилой он своей судьбой заслужил. Пусть этот залп станет предтечей салюта по случаю полного окончания северокавказского лихолетья. В своих лучших помыслах полковник Буданов стремился в конечном счете к тому же.

Товарищ командующий!

Разрешите обратиться. На этот раз – к светлой о Вас памяти. Многих, кто Вас знал, она возвращает в грозненскую зиму 2000-го. Когда Ваш подбитый вертолет вынужденно сел на кладбище. Рядом с могилами Ваших предков. Вы тогда сказали, что Ваш срок еще не вышел. О том, как Вы брали Грозный, ходили солдатские легенды. Вы отдавали приказы не по карте, а по воспоминаниям детства: «Там между гаражей есть спуск к Сунже… Шмалят не из булочной – там никакого подвала нет – из того барака. Там – три, нет – четыре ямы для ремонта машин… Туда не лезьте – это бутылочный склад – осколками посечет…» Говорят, что в пришедшем к Вам для переговоров боевике Вы узнали сына своего участкового. И сначала спросили его об отце. Узнав, что тот погиб, первым делом налили ваххабиту за помин души. А потом, раскрыв нарды, предложили: «Если я выиграю – ты уберешь своих долбо..ов из всего Черноречья». Прежде чем выполнить уговор, проигравший боевик якобы сказал: «Если бы можно было отмотать назад, я бы хотел служить у Вас, товарищ генерал».

Вы не были паркетным шаркуном. Полевая форма – с бушлатом без генеральских погон – стала Вашей второй кожей. Вы недолюбливали щелкоперов и «вечно опаздывающих» медиков-«живодеров». Но помнили почти наизусть, кто и как писал о той проклятой войне. Вы ею жили, считали «своей», не оставляя другим права о ней судить. Садились за руль бэтээра, чтобы проверить тормозные колодки или что-то там еще. Часто ставили задачи вместо даже не комбата, а ротного: «Послушай, сынок, что тебе скажет не выживший из ума генерал…» Вы, не дожидаясь трапа, первым соскакивали из едва коснувшегося земли вертолета. И, не дослушав рапорта, набрасывались на отцов-командиров: «Всех раненых эвакуировали? Где этот херов «скальпель»?» И, не отдышавшись, черпали ложкой из солдатского котелка: «Опять мясо «белого медведя». У тебя, командир, с этого пойла и «прицел» не встанет. А людям через час в атаку идти. Тебе что – турнепса в том огороде накопать?» «Карандашами», как это прижилось после Вас, Вы солдат не называли. Ваше имя символизировало не войну, а человеческую боль за ее необходимость.

Да, характер у Вас был не сахар. Да и по натуре Вы – ревнивец. И еще. От других генералов чеченской войны – жесткого до вечно сведенных скул Молтенского, «непробиваемо» – невозмутимого Макарова, шумного – мать-вас-разэтак – Казанцева, лихого – «прицел – 16 – Огонь!» «Шамана» Вы отличались какой-то эмоциональной совестливостью. В чем-то Вы были нетипичным: «Давай – ко мне». – «Товарищ командующий, можно я доем?» – «А что ешь?» – «Рыбу. В Каспийске у браконьеров купили». – «Ну, если так, то сначала доешь». Вам бы на сцене выступать – у Вас яркое слово и убедительная внешность проповедника. Может, поэтому после войны Вас не назначили ни начальником генштаба, ни полпредом, как Ваших бывших сослуживцев. Мемуаристика стала Вашей стезей от противного. В своих книгах Вы вновь переживали время, когда оказались в фокусе-прицеле той, «своей» войны. Человеческим лицом которой Вы останетесь теперь навсегда.

Честь имею, товарищ командующий.

В 2002 году, не без труда управляясь протезом, он вошел в контейнер замкомандующего группировкой на Северном Кавказе. Чеченская Ханкала нередко знакомила людей, которые вряд ли нашли бы друг друга в «миру». Сергей Говорухин имел основание быть ироничным к командованию группировки. Тем не менее уже при второй нашей встрече он неожиданно написал письмо-рецензию на мои стихи. Рецензию – скорее ироничную, но теплую. Со взаимных улыбок началась дружба, хотя в дальнейшем мы виделись нечасто. В основном на ежегодно проводимых им вечерах памяти. Каждое 11 декабря они посвящаются невернувшимся с чеченской и других недавних войн.

Правда, была одна встреча – особая по месту в памяти. Сергей едва ли не первым откликнулся на диагноз, поставленный мне онкологами, приехал в Питер, привез народные снадобья с автографическим рецептом тогда еще здравствовавшего Александра Исаевича Солженицына. Война задает человеческим судьбам особое притяжение. Без напускного приятельства, но с безошибочным внутренним тестером – «свой-чужой».

Феноменом общественного восприятия Войны, в частности чеченской, стал его фильм-реквием «Прокляты и забыты». Феноменом потому, что многих зрителей-ветеранов не покидало странное ощущение: «Это все-таки Его Война – не моя. Но ею не пощаженный, он имеет право на такой вот эксклюзив». Уже на похоронах Сергея Говорухина прозвучало напрашивавшееся открытие: он, возможно, единственный из современных художников задал своему творчеству шукшинскую планку. Достичь – не хватило жизни.

Виной тому не только война. А диапазон его исканий-забот. Жил на форсаже. Сжег не только творческий ресурс, но и его физическую оболочку. При встрече в стекляшке на метро «Сухаревская» он, опоздав на час, отодвинул бокал и говорил, что наперекор всему должен УСПЕТЬ… В заданной им манере общения – с ироническими подколками – я подарил ему тогда портмоне. Сын культового режиссера, выпускник ВГИКа, он был обречен на сопоставление двух Говорухиных. Но в отцов кильватер не встал. Не только из-за недостатка отцова внимания в детстве, чего Сергей не скрывал. Поэтому был привязан прежде всего к своей семье.

Забытые Отечественные войны предопределили главное содержание его немодного «душекорябывающего» творчества. Писатель по небесному предназначению, он за работу корреспондентом в Афганистане, Югославии, Таджикистане, Чечне получил боевые награды раньше, чем немногие лауреатские звания. Посвященность войне стала для него не творческим идефиксом и не синдромом «ампутированной ноги». Он слишком буквально следовал лозунгу-титулу другого своего фильма – «Никто, кроме нас!». Никто так пронзительно по форме, осмысленно по цели и результату не напоминал об ответственности страны за ее солдат. Три часа из 365 дней в году становились ритуалом воздаяния живых невернувшимся. Воздаяния в виде ордера на квартиру вдове офицера, погибшего в югоосетинскую кампанию. Помощь испытавшим больше, чем он, Говорухин воспринимал как собственную потребность. Даже если помочь всем не хватало «портмоне».