Борис Подопригора - Запомните нас живыми

Коль живы – под поземку века
Из заунывной тишины,
Где ни греха, ни слез, ни смеха,
Сквозь вас не смотрим со стены,

Примите и не осуждайте
Навзрыд пришедших в декабре
Забытых чувств. И млейте, тайте.
А лучше – смейтесь и рыдайте.
Автограф мой в календаре

Пусть скрепит силою закона
Прикосновения испуг.
Семь цифр – номер телефона,
Как бисер – номер телефона,
Летящий номер телефона.
Тепло и живость губ и рук.

Коль живы и в желаньях злые…
…вот только ходики идут…
Мы все же, все же молодые:
Нам Бог добавил пять минут.

Первое, что схватывает взгляд, это движение, штрих…
Краски воссоздают лица и чувства.
Красный способен донести
порыв и отчаяние…

В легком красном плаще, чуть сутулясь,
ты уходишь по удаляющемуся перрону, молча обходя лужи,
не оглядываясь. Идешь на шпильках, навстречу осени
и зиме.

Запахнув шинель, сквозь поземку Александровского сада
я иду по гранитным плитам вымерзшего розария:
прочь от отвернувшегося ангела,
под прицелом бездушной камеры,
сканирующей лица живые и каменные.

Импрессионизм памяти —
в черно-белой графике штрих-ценников.
Из предреволюционной хроники спешат
неуслышанные афганцы брусиловского прорыва
в шинелях с капюшонами-башлыками
мимо светящихся опарышей киосков,
торгующих на керенки-зайчики.
Доколь?
Снег засвеченной штриховкой скользит по щекам.
Хроника замедляется до пульсирования немых картин.
На подводах и санях возят синий торф…
Это из прошлого? Или из будущего?
В просторном после снесенных сараев дворе
созывает хозяек точильщик —
одноногий еще с испанской.
Беса ме, беса ме мучо…

Первый в сумрачной коммуналке телевизор,
серебряный и торжественный, как полет Гагарина.
Я перелезаю через кузов грузовика,
перегородившего улицу.
Первомайская демонстрация.
Люди с красными повязками следят за стройностью колонн.
Белым по красному: «Пусть всегда будет солнце!»
Ура.

Камера наплывает на черную, африканского камня, плиту
с серебряными титрами:
Капитан Антонио Дега-Дега, инструктор Осипов…
Год рождения – пятидесятый,
через дефис – фиолетовая зелень тропиков.
Планета сделала полный оборот.
Будто и не было розового тумана…
Беса ме, беса ме мучо…

Уже не на экране режут пальцы четыре камешка:
табачно-желтый, медсанбатовски-белый, черный, как гарь,
прозрачный, как третий тост.
На горячем и витиеватом афганском ковре —
холодный арбуз.
Красный.

Как флаг на последнем уазике рижского ОМОНа.
Не спрашивайте, какой мы национальности, веры какой…
Поколение, живущее несбывшимися надеждами…
Замедленная съемка…
Запомните наши лица.

У колонны на площади – разноцветные стайки людей.
Среди них – ты.
В чем-то легком и красном.
Ты меня видишь, торопишься навстречу.
Накинув на плечи весну.
Сейчас ты спустишься в подземный переход.
Я жду. Тебя нет.
Хруст пустого целлофана из-под цветов…
Пушка на Петропавловке бьет двенадцать.
Стоп-кадр.
Помолчим о нас…

60 – это начавшая таять минута —
58, 57… Капля из реки времени.
Пробившаяся змейкой ручейка,
она обрывается страстной вертикалью водопада,
отдыхает в манящем ложе озера,
чтобы продолжить себя в новых надеждах и заботах —
неумолимом потоке капель-секунд,
созвучных вступлению флейты…

51, 50… За минуту мысль совершает оборот
от выпавшей пломбы до вселенской боли.
Минута может стать вечной.

45, 44, 43 … Мы еще движемся в одном направлении —
стоит протянуть руку…
Но в выпуклом зеркале «Икаруса»
медленно улетает твой силуэт,
переливающийся серебряной звездочкой,
оставляя тающий след еще теплых воспоминаний…

Мы настаиваем на несбыточном
вопреки пространству и времени.

34, 33 … Ты снова будешь молчать?
Почта – единственная связующая нас нить.
Если ее отпустить, она быстро затеряется
под каблуками спешащих и занятых своим.

29, 28 … Наша история – сыгранная сюита.
В ее партитуре ничего не изменишь.
Но флейта, вдохнувшая в нее жизнь,
будет лежать на белом стуле и тогда,
когда погаснет последняя стрелка – на «Выход».

Ведь флейта – инструмент для ворожбы,
живущий в вечном страхе сфальшивить.
От ее дыхания замедляет падение
даже листок прошлогодней осени.

18,17 … Опустевший зал – как ночной аэродром.
Вышка, похожая на высокий пюпитр,
сигналит на взлет, на отрыв.
Счет на секунды…

14, 13 … По ступенькам
привычного эскалатора
ты возвращаешься
в свою жизнь…
Внизу под поручнем
уже выметены и орлы, и решки.
В твоих завтрашних телефонах —
Знакомые-чужие голоса…

9, 8 … Я их слышу, прислонившись к иллюминатору самолета,
для которого последним «прощай»
мигают мерзнущие фонарики взлетной полосы…

7 … Когда по телевизору передают прогноз погоды,
Я мысленно прошу тебя: «Не простынь».

В созвездиях аэродромных огней
Укроются светлые блики надежды,
Как память с тобою счастливых друзей,
Но можно ль остаться такими, как прежде?

6, 5 … Судьба отпускает мало времени для счастья,
Чуть больше – для воспоминаний о нем.
Мы – песчинки в потоке судьбы, который все больше
походит на сель, устремленный к обрыву…

4, 3 … Как окликнуть тебя?
Не хватает ни слов, ни времени,
ни русских суффиксов…

2 … Пусть не надежду – расставанье
Напомнит быль, навеет новь…
Снега, границы, расстоянья…
Но что тогда, скажи…

«Что всю неделю я делал? —
Я ждал твоего звонка». *