Сергей Дубавец - Русская книга

Нет интерпретаций. Нет контекста. Скорина. Несколько романов, фильмов и пьес, масса книг, статей, стихов… Огромная Скориниана. Но нет Скорины.

А кто есть?

Есть Моцарт, например, после фильма Милоша Формана.

Возможно, у белорусов нет ни одного титана, потому что нет ни одного Формана. А Формана нет, потому что «у белорусов». Потому что Форманы бывают у Европы. А потом уже ими могут гордиться и венгры, и французы, и австрияки. А у белорусов есть только те, кем могут гордиться только белорусы. Абсурдной представляется сегодня идея игрового фильма о Колумбе или об Акутагаве, снятого белорусскими кинематографистами в Голливуде.

Вообще, что такое Беларусь? Один из узлов европейской истории, литературы, культуры. Этот узел мы условно, почти только географически, называем Беларусью.

Да, но как тогда быть с самобытностью?

Она в узле. Это этот узел.

Мы пытаемся проследить в нем какую-то одну веревку. И высматриваем отдельные фрагменты. Наше — не наше… Но нет ничего ненашего, если нас интересует правда. Это как с генетикой, тоже было «ненашей»

Но что делать с языком… с Родиной… с этой любовью? Нельзя же любить узел. Можно — Беларусь.

Я думаю, что здесь что-то нарушено. Любовь — это вообще чувство индивидуальное. Можно ли воспитать его централизованно? И нужно ли? Вспомните, что пробудило в вас чувство Родины? Березка с буденовкой?.. По-моему, у каждого свое. А лучше всего воспитывает это чувство (причем непредсказуемо) искусство (причем все равно чье — здешнее или японское, лишь бы оно было искусством). У современного горожанина ощущение Родины может вызвать и запах смога — от завода на улице детства. Дым Отечества конца XX столетия…

А язык — это, кроме прочего, основополагающий общественный институт, функционирование которого регулируется законами. Но это совсем другая тема.

А не произойдет ли так, что все всё себе захватят (или уже захватили), а мы останемся ни с чем?

Похоже, сегодня больше стараются всучить, чем присвоить…

Как представить себе нашу национальную культуру в европейском контексте? Вообще все национальное — школу, армию, государство?..

А может, я залез в такие математические дебри, где дважды два уже пять? Наукой доказано! Хотя в школе все равно ведь будут учить, что четыре. Выходит, сфера воспитания и сфера науки — противоречивые сферы? Но ведь наука — это истина. Неужели воспитание — это ложь?.. Ложь во благо?

А может, культурологической стезей я зашел в святая святых человеческого общества, где на вопросы наложены табу, ибо так условлено, так принято? Так должно быть. Иначе не будет ничего.

Я прохожу мимо мокрых каменных стен, на которых выбиты эти условные истины. Вот аксиома счастья, аксиома семьи, вот аксиома мяса, аксиома Бога, аксиома стыда. Тысячи сумасшедших оспаривают это каменное молчание. Еще тысячи убиваются в этой безысходности, создавая трагедии — большие и малые. Остальные просто живут.

А вот аксиома Родины.

Так принято. Не будешь же говорить об этом школьнику.

А почему бы и нет? Можно ведь сказать, что путь человечества вымощен этими табу. И человечество проходит по ним вперед. Постепенно, частями оно справляется с запретами, без которых еще вчера было бы невозможно его существование. Где-то уже прошли табу необходимости войны, тоталитарного единства…

А почему где-то прошли, а где-то еще нет? — спросит школьник.

Да потому, — отвечу ему я, — что где-то созрели, опыта достаточно, и так сложились обстоятельства. Вот, например, в Дании… И я стану рассказывать ему о Дании.

Постой, — перебьет школьник, — а у нас?

А у нас, — скажу ему я, — в квартире газ. И расскажу ему о нашем пути. Ведь национальный путь — это и есть преодоление родимых пятен человечества через свой тип цивилизации, обусловленный ментальностью, опытом и историческими обстоятельствами.

Ну, а что я скажу солдату? Ему ведь нужно — о славных победах, полководцах и военной доктрине. Чтобы крепить боевой дух! А может, здесь произойдет что-то похожее на то, что произошло с марксистско- ленинским атеизмом, который повсюду превращается в историю религии? Ведь в профессиональной армии — работают. Это в любительской — проникаются духом и сознательностью.

Наконец, что я скажу так называемому простому человеку, который должен в короткие сроки стать нормальным патриотом, поверить правительству и перетерпеть реформы? Я скажу ему то, что у нас богатая земля и масса ресурсов, нужно только все это хорошенько отладить.

Будет ли это разрешением противоречия? Не знаю. Но я не стану вместо национального пути создавать национальный миф. Если мы с опозданием начали продумывать свой тип цивилизации, то это вовсе не значит, что и сам тип наш есть опоздание. Относительно немцев, французов или японцев. Вообще, что такое эти типы цивилизации?

Свой тип осмысливается через отношение к упомянутым выше родимым пятнам, табу, аксиомам. Скажем, отношение к смертной казни или искусственному умерщвлению безнадежных больных, к эротике… — в разных странах разное. Белорусам же еще только предстоит задать себе эти вопросы, войти в европейский контекст.

Замороженное было противостояние Востока и Запада вдруг разморозилось, и начались взаимовлияния, взаимоотношения, взаимопроникновения. Целый поток отношений и влияний. И рефлексий, главная из которых выглядит так: но Запад! То есть целый спектр чувств — от обожания до предостережения и отчуждения. Преобладает, пожалуй, осторожность.

Вы ощущаете этот пугающий холод Запада?

Там все свободны, но все оставлены, предоставлены сами себе. Все посторонние, чужие. Каждый человек — один на один с глобальной ситуацией бытия. Люди счастливы в меру собственных усилий. Так выглядит западная цивилизация.

Иное дело цивилизация советская. Ты не свободен, но и не покинут. Ты свой. Глобальные (страшные) вопросы — не в твоей компетенции. Ты можешь быть счастлив, не прилагая усилий, ибо ты изначально — молекула большого счастливого организма.

Две взаимонеприемлемые цивилизации. Помнится, с коллективистских позиций советская цивилизация выглядела совсем нормальной, западная — нет. Теперь все наоборот. Разве что «там не хватает теплоты». Почему? Потому что там немцы, итальянцы, шведы на основе собственных культур создали свои типы цивилизации — немецкий, итальянский, шведский. Это их типы, которые для них самих вовсе не холодные, а родные. Им-то как раз теплоты хватает. Это мы, примеряя их одеяния на себя, говорим об отчужденности и бесчеловечности. Ведь человечность в этом смысле — явление национальное. Существенно и то, что их типы для нас виднее своей универсальной гранью. И мы говорим о холодности.