Маргарет Макмиллан - Война, которая покончила с миром. Кто и почему развязал Первую мировую

Для Германии вопрос о колониях был очень деликатным. Казалось бы, вот перед нами могущественная держава, одна из сильнейших в мире, – и все же у нее не было своей Индии или своего Алжира. Да, Германии удалось завладеть кое-чем в Африке и на Тихом океане, но по сравнению с колониальными империями Франции и Англии германские захваты были незначительными. Даже маленькая мещанская Бельгия сумела завладеть огромной территорией Конго. Немцев во все большей мере охватывала потребность догнать соперников и начать наконец выглядеть как нормальная великая держава. Эти имперские амбиции находили решительную поддержку как на Вильгельмштрассе, так и в военной среде. Еще в 1890 г. глава колониального департамента министерства иностранных дел отмечал: «Ни правительство, ни рейхстаг не в состоянии отказаться от колоний, не попав при этом в унизительное положение перед лицом Германии и всей Европы. В наши дни политика колониальной экспансии имеет поддержку всех слоев общества…» [216] Kennedy, Rise of the Anglo-German Antagonism , 209. «Пангерманский союз» и «немецкое колониальное общество» могли не иметь такого уж огромного количества членов среди обычных граждан, но они полностью компенсировали это поднимаемым шумом и пылкостью своих требований.

Конечно, как слева, так и справа существовали скептики, предостерегавшие насчет того, как дорого обходятся колонии и как мало выгоды они зачастую приносят. Сам великий Бисмарк никогда особенно не стремился к обладанию колониями – а равно и большим флотом, необходимым для их защиты. В 1888 г. он сказал одному исследователю, пытавшемуся заинтересовать его Африкой: «Моя Африка находится здесь, в Европе. Вот тут Россия, а вот там – Франция. И мы прямо посередине. Вот моя Африка» [217] Epkenhans, «Wilhelm II and «His» Navy», 13. . Пришедший ему на смену Каприви относился к вопросу примерно так же: «Чем меньше Африки, тем лучше для нас!» [218] Ritter, The Sword and the Sceptre , 110.

Хотя Бюлов изначально и не проявлял энтузиазма по части колоний, он вскоре передумал и включил это направление в общий курс своей политики. Обращаясь к рейхстагу в декабре 1899 г., он воскликнул: «Мы не можем позволить, чтобы какая-либо иностранная держава, подобно божеству, говорила нам: «Что поделать? Мир уже разделили без вас». Он присовокупил к этим словам зловещее пророчество: «В наступающем веке Германии предстоит стать либо молотом, либо наковальней» [219] Kennedy, «German World Policy», 622. . Более сложный вопрос состоял в том, откуда возьмутся все эти новые колонии, ведь множество регионов мира уже было к тому времени захвачено другими державами. Одной из возможностей на этом пути была распадающаяся Османская империя, и Германия начала строить там железные дороги и ссужать турецкое правительство деньгами. В 1898 г. кайзер отправился в продолжительную поездку по Ближнему Востоку и, увлекшись, произнес в Дамаске эффектную речь: «Пусть султан и 300 миллионов его подданных-мусульман, которые по всему миру почитают его как своего калифа, твердо знают, что германский кайзер всегда будет им другом» [220] McMeekin, The Berlin – Baghdad Express , 14. . Еще одной слабеющей империей был Китай. Он выглядел многообещающе, и захват порта Циндао в заливе Цзяо-Чжоу, а также других концессий на Шаньдунском полуострове казался удачным первым шагом. Немецкими активистами колониального движения была также предпринята причудливая попытка завладеть датской Вест-Индией [221] Виргинские острова. Ныне – территория США. . С одобрения Тирпица предполагалось постепенно скупать там землю до тех пор, пока в руках немцев не окажется большая часть территории. В этот момент германское правительство должно было вмешаться и целиком выкупить у Дании острова с целью организации военно-морской базы. К счастью, Вильгельм выступил против этого плана, который угрожал безо всякой нужды втянуть Германию в территориальный спор с США и, вполне вероятно, Великобританией [222] Cecil, Albert Ballin , 152–3. .

Однако и имевшегося уровня германской активности (а тем более – риторики) хватило для того, чтобы вызвать озабоченность британского правительства, что же до общества, то оно и без того было склонно смотреть на Германию с подозрением. Вдобавок в самой Германии – как в правящих кругах, так и среди населения – росла убежденность в том, что Англия является ключевым препятствием для реализации немецкой Weltpolitik. Иногда об этом заявляли открыто. Конспекты лекций Трейчке показывают, что он систематически нападал на Британию. Почему, спрашивал он в 1890-х гг., почему Германия «должна унижаться, если в Англии даже дети настроены водить нас за нос». Неудивительно, что поездка Трейчке в Англию только укрепила его уверенность в своей правоте – Лондон, по его словам, был похож на «мечту напившегося дьявола» [223] Winzen, «Treitschke's Influence», 159. . В 1900 г. посол Австро-Венгрии в Берлине отослал в Вену меморандум, в котором проницательно отметил, что ведущие политики Германии предвкушают тот момент, когда их страна – сколько бы времени ни ушло на это – превзойдет Британию в качестве ведущей мировой державы. Посол также указал на «повсеместно преобладающую англофобию» [224] Kennedy, Rise of the Anglo-German Antagonism , 241. немцев. Вильгельм тоже ожидал в будущем подъема Германии и ослабления Британии. В 1899 г. он произнес в Гамбурге речь, где заявлял: «Старые империи умирают, и начинают формироваться новые».

Однако отношение самого кайзера к Великобритании было таким же двойственным, как и его связь с английской половиной своего семейства, – и этим он отличался от многих своих подданных. Его мать неблагоразумно навязывала все британское в качестве примера для подражания, и Вильгельм, что было вполне понятно, реагировал на это крайне отрицательно. Она хотела, чтобы он стал английским джентльменом – но он вместо этого стал прусским офицером. Она была либеральна – он стал консерватором. Со временем он даже стал ненавидеть свою мать – и действительно после смерти отца обращался с ней очень дурно. И все же самые счастливые детские воспоминания Вильгельма были связаны с поездками в Англию вместе с родителями. Он играл с другими детьми из своей родни в поместье Осборн на острове Уайт и бывал на британских верфях; часто поднимался на борт «Победы» – флагмана адмирала Нельсона, а однажды даже помогал стрелять из пушек «Сент-Винсента» – линкора, названного в честь выдающегося современника одноглазого флотоводца [225] Этот «современник» – Джон Джервис, 1-й граф Сент-Винсент – тоже британский адмирал. . Вскоре после восшествия Вильгельма на престол королева Виктория сделала его почетным адмиралом Королевского флота. Кайзер был вне себя от восторга: «Носить ту же форму, что и Нельсон с Сент-Винсентом… Это само по себе может вскружить голову» [226] Carter, The Three Emperors , 105. . Он послал бабушке свой портрет в адмиральской форме и впоследствии надевал ее при каждом удобном случае – не исключая, как гово рят, даже посещения оперы «Летучий голландец» [227] Balfour, The Kaiser and His Times , 140. . Он также использовал свое почетное звание как повод дать британским морякам множество непрошеных советов, касающихся организации их флота.