Вадим Кассис - За кулисами диверсий

Нет, не получалось у нас беседы с Аллой — Эйлин Натансон. Она, видимо, почувствовав, что я не очень иду на крючок, прибавила страсти к своему монологу.

— Александр Александрович, мы хорошо знаем вас, ибо интересовались вашим прошлым. Наши цели совпадают, ибо эта цель — святая борьба против советской системы, которая не устраивает и вас. Соглашайтесь на сотрудничество с нами, и мы пойдем рука об руку до самого конца…

До конца мне идти не хотелось, а захотелось домой… Мы попрощались, условившись встретиться через десять дней. Алла осталась на квартире. Решила не уходить вместе со мной.

Через десять дней мы встретились с Натансон еще раз. Теперь уже у метро «Маяковская». Снова вопросы о людях, с которыми работал, о советских писателях, с которыми встречался, о «диссидентах»… Опять звала на «Свободу»…

— Нет, вам в этой стране делать нечего… Только к нам! Только к нам!

— К вам в Америку или на радиостанцию «Свобода»? — полушутя–полусерьезно спросил я.

— Америка и радиостанция «Свобода» — это и есть мы, — отпарировала она. Когда я спросил, не скучает ли она по Америке, — заплакала:

— Скучаю. Очень скучаю. Но вы, пожалуйста, не забывайте, что я — Алла. То есть я — русская. И никакого отношения к американскому посольству не имею… Не подумайте, пожалуйста, что я боюсь. Но так будет лучше. Осторожность никогда не мешает.

Еще через десять дней мы должны были с Аллой пойти в Большой театр на «Лебединое озеро».

— Ьилеты будут у меня, — пояснила она. — Захватите все свои рукописи, сложив их в коробку из–под конфет. Но в дальнейшем так часто мы встречаться не будем. Это не очень полезно. Держите связь с Григоренко и Алексеевой. Они наши люди. Все через них. В острых критических случаях можете позвонить. Желательно по–английски, конечно, не называя себя. Скажете: «Джон просит». Запишите телефон…

Я записал. Но в театр не пришел, хотя за день до намеченного свидания Тамара Гальперина напомнила мне по телефону: «Не забудьте: завтра у вас Большой театр…»

Почему я не пришел в театр, порвав тем самым связь с Эйлин Натансон? Да просто не захотел быть предателем! И к Григоренко, и к Алексеевой, которые, кстати, уехали за границу и продолжают там бурную антисоветскую и антирусскую деятельность, и ко всем другим «диссидентам» — тоже больше не пошел. По той же причине: не захотел быть предателем… Стыдно признаться, но неоднократные разъяснения сотрудников прокуратуры, органов государственной безопасности, с которыми мне, конечно, приходилось встречаться при арестах своих, о том, что «диссиденты» работают на иностранные разведки, я расценивал как клевету, пропагандистский прием. А на поверку это оказалось правдой. Страшной правдой…»

Так закончилась история знакомства А. Петрова—Агатова с американским вице–консулом Аллой Натансон, которая оставила столько грязных следов от своей грязной работы на Центральное разведывательное управление, сидя под крышей американского посольства в Москве.

Зимой на венецианском Лидо делать нечего. Впрочем, как и в самой Венеции… Свинцовые тучи вместе с едким туманом и мелким дождем съедают не только голубизну каналов, но и кружевную ажурность мостов, повисших над ними. От воды несет гнилью, от насупившихся дворцов замшелой старостью. Сыро, зябко и грустно. В отелях и пансионах полно свободных номеров. Цены на кустарные поделки из знаменитого муранского стекла падают почти до номинала. Без солнечных лучей их фантастические краски тускнеют и уже не побуждают легкомысленно вытаскивать портмоне.

Венецианцы не любят это время года. «Басса стаджоне», — печально говорят они. Первое слово имеет разные значения: «низкий», «мелкий», «тихий» и даже «подлый»… сезон. Говорят так потому, что сокращается число туристов, за счет которых процветают ремесла и торговля, и набегает очередная волна ревматических заболеваний — недуга предков, от которых страдают и старые и малые обитатели «Серениссимы» — «Светлейшей» — так называли Венецию во времена дожей.

А на Лидо и того хуже. Маленький островок, который силы природы растащили за два конца на двенадцать километров, превратив в узенькое лезвие суши на морском мелководье, становится пустынным от людей, как временное местожительство Робинзона Крузо. «Лидо защищает Венецию от Адриатики и помогает ей опустошать карманы туристов». Так утверждают жители «Серениссимы». То ли в шутку, то ли всерьез. А может, и всерьез. На Лидо нет ни каналов, ни мостов, ни дворцов. Но тут регулярно устраивается международный кинофестиваль, проводятся художественные и спортивные выставки, работают фешенебельные пляжи с золотым песком, ночные кафе с представительницами «второй древнейшей», которых в силу их внешней респектабельности не решаются трогать бравые ребята из полиции нравов, и крутится колесо рулетки муниципального казино… Но все это шумит, кружится, сверкает и беснуется в весенне–летне–осенний сезон, когда светит солнце и с моря дует освежающий ветерок. Зимой в промозглую противность сюда редко кто приезжает, хотя круглогодично работает казино. «Басса стаджоне» — сезон бедных или очень экономных туристов, которые не то что на казино, но и на извозчика тратить денег не станут… Традиционные черные пролетки с красными колесами часами стоят у небольшой пристани Лидо в отчаянном ожидании клиентов. Кажется, что и лошади всем своим понурым видом вопиют: «Садись, прокачу».

В один из ненастных февральских дней попали на Лидо и мы. Собственно, на острове делать нам было нечего, потому что приехали по делам в Венецию. Но так уж получилось, что от площади Сан—Марко отходил «диреттиссимо» на Лидо, то бишь прямой пароходик, а это — всего пятнадцать минут ходу. Поездив на грустном извозчике, постояв около дверей работающего, но пустого казино и побродив по забитым сувенирами магазинчикам самой торговой улицы острова, зашли мы в небольшую тратторию перекусить. Уютные столики в белоснежных мантиях скатертей, во всеоружии стекла бокалов и нержавеющей стали приборов были пустыми. Лишь за одним из них сидели трое — две пожилые дамы и еще более пожилой синьор. Кто–то из западных психоаналитиков, кажется Зигмунд Фрейд, которого считают большим специалистом по части всяких сексуальных теорий, утверждал, что если человек входит в пустое кафе, он обязательно сядет в углу спиной к стене, а если увидит одиночного посетителя, то постарается занять место поближе к нему. Такой феномен Фрейд объяснял пещерным атавизмом в психологии современного индивидуума. На заре человечества наши далекие предки в первую очередь старались защитить спину и быть поближе к соплеменнику на случай неожиданной опасности. Не знаем, так ли это, но, войдя в тратторию, не раздумывая выбрали столик неподалеку от начавшей свою трапезу троицы и сели на стулья, которые стояли у стены…