Aлексей Буяков - Отряд Асано. Русские эмигранты в вооруженных формированиях Маньчжоу-го (1938–1945)

На следующий день утром, получив на складе Военной миссии винтовки, ручные пулеметы, гранаты и взрывчатку, группа в 68 человек под командованием подпоручика Шимко была направлена в Хайлинскую падь. В задачу этой группы входило создание замаскированной базы для обеспечения диверсионной деятельности против частей Красной армии, включая взрывы мостов на реке Муданьцзян. К вечеру того же дня отрядники скрытно, по охотничьим тропам добрались до места назначения и расположились лагерем в сопках. Здесь отряд проводил тренировочные занятия по метанию гранат и подрыву, используя в качестве учебных объектов деревья. По-видимому, отряд не имел надежных средств связи, и, чтобы определить обстановку, Шимко с несколькими бойцами 13 августа совершил разведку вдоль Хайлинского тракта. Здесь разведчики узнали, что советские войска взяли Мулин и наступают на станцию Эхо. Вернувшись в лагерь, Шимко застал здесь прибывшего со станции Ханьдаохэцзы посыльного Гавриленко, который передал ему приказ Ядыкина о возвращении на базу. [420]

В тот же день 13 августа на станцию Ханьдаохэцзы прибыла группа связистов из 9 человек, которые должны были обеспечить связь РВО с отрядами Трофимова и Ильинского. Шесть человек из группы в тот же день выехали в Муданьцзян. Одновременно с ними в направлении станции Шаньши выступил отряд в тридцать человек (в основном это были старообрядцы), возглавляемый подпоручиком Яшковым. Заместителем командира являлся фельдфебель Владимир Гавриленко. Отряд состоял из двух отделений и команды охотников (разведчиков). В задачи подразделения входила борьба с противником вдоль железной дороги на отрезке от станции Ханьдаохэцзы до станции Шаньши. [421]

Подпоручик Шимко, получив приказ о возвращении на станцию Ханьдаохэцзы, не спешил его выполнять. Он собрал весь отряд и предложил тем, кто желает вместе с ним перейти на сторону Красной армии, сделать шаг вправо, тем, кто не желает, – шаг влево. Практически все поддержали командира. После этого Шимко, обращаясь к бойцам, произнес: «Я вам не скажу, что нас примут хорошо или плохо, но мы русские, мы должны вернуться к русским». Гавриленко и еще пять (или три) человек, не пожелавшие идти с Шимко, возвратились на станцию Ханьдаохэцзы.

Утром 14 августа отряд Шимко выдвинулся в сторону Муданьцзяна. Возможно, сообщение Гавриленко о стремлении отряда Шимко сдаться советским войскам заставило Ядыкина отправить 16 августа в Хайлинскую падь отряд Ложенкова. Но было уже очень поздно. Отряд Шимко, приняв участие в нескольких стычках с небольшими группами японских солдат, 16 августа вышел к станции Кабари (в 15 км к северо-востоку от Муданьцзяна) и сдался частям Красной армии. Сдавшиеся в плен русские диверсанты были помещены в лагерь военнопленных под Муданьцзяном (местечко Лагу). [422]В тот же день, узнав у отступавших японских частей о падении Муданьцзяна, подпоручик Яшков со своими людьми ушел в старообрядческий поселок Романовка, из которого происходила большая часть его бойцов. Здесь отряд был распущен, а его оружие Яшков впоследствии передал советским властям. [423]

Что касается подразделений, остававшихся на станции Ханьдаохэцзы под командованием ротмистра Ядыкина, первоначально в их распоряжении имелось лишь 9 винтовок и 4 маузера. Дополнительное вооружение было доставлено только 14 августа. До 17 августа отрядники несли караульную службу на станции, предотвратив попытку подрыва станционной водокачки, которую предприняла группа полицейских. Диверсанты были арестованы, но позднее по требованию Военной миссии отпущены. В это время станция несколько раз была подвергнута бомбардировке советской авиацией, так же как и ряд соседних станций, где скопилось большое количество отступавших японских войск.

17 августа ротмистр Ядыкин получил приказ от начальника ЯВМ выдвинуться с остатками отряда в Хайлинскую падь. Вместе с бойцами Ядыкина станцию покинула группа полицейских под руководством надзирателя Виктора Майорова и часть русского гражданского населения, опасавшегося бомбардировок. На Ханьдаохэцзы оставалась небольшая группа солдат под командованием корнета Михайлова, которые, получив продовольствие и взрывчатку, несколько позднее присоединились к основному отряду. В пути следования отряд Ядыкина встретился с отрядом Ложенкова, который сутками ранее выдвинулся в том же направлении. Отойдя несколько километров от Ханьдаохэцзы, бойцы Ложенкова отказались идти дальше, и командир ничего не смог сделать. С приходом отряда Ядыкина люди Ложенкова влились в его ряды.

Утром 18 августа отряд Ядыкина вышел на вершину пади на 7-й версте. Здесь отряд простоял весь день. Вечером того же дня, получив от разведчиков, направленных на Ханьдаохэцзы, сведения о том, что на станцию вступают части Красной армии, Ядыкин построил личный состав и сделал важное объявление. Он сказал о том, что с самого начала военных действий между советскими и японскими войсками командование РВО приняло решение не оказывать сопротивления Красной армии, тем более что есть сведения о вероятной капитуляции японцев. В заключении командир предложил крикнуть «ура» за скорое окончание войны.

19 августа отряд Ядыкина возвратился на станцию Ханьдаохэцзы и сложил оружие. Офицеры были отделены от основной массы отрядников и задержаны, а рядовой и унтер-офицерский состав отряда был привлечен советской комендатурой к сортировке оружия сдающихся японских частей, разряжению мин и малых авиабомб при здании железнодорожного вокзала. [424]

В то время, когда на станции Ханьдаохэцзы шло восстановление РВО, в Муданьцзяне пытались выяснить стремительно менявшуюся обстановку на фронте, который быстро подкатывался к Муданьцзяну. Царила растерянность и нервозность. Для выяснения обстановки в прифронтовой зоне были направлены несколько групп русских и китайских разведчиков, но ни одна из групп назад не возвратилась. Возможно, именно об участниках этих групп упоминает в своей автобиографической повести Ю. Г. Козлов. По словам Козлова, частям Красной армии, только что вошедшим в соприкосновение с войсками противника, «стали попадаться русские ребята в незнакомой нам экипировке. Красивые, крепкие парни с тревогой всматривались в наши измученные лица и мягко произносили:

– Дорогие господа!.. Мы – дети эмигрантов… Мы – русские!.. Нас японцы… на парашютах… Но мы… в плен…

Но „белогвардейское отребье“ чаще всего тут же расстреливали.

Или показывали вдаль, куда надо шагать, чтобы в веренице машин они смогли разыскать непонятный им пока, незнакомый еще СМЕРШ.

Там, естественно, детей белоэмигрантов „хорошо“ допрашивали. А как иначе? Это война. Надо быстро принимать решение, все знать…» [425]