Анатолий Елкин - Атомные уходят по тревоге

Валерий вышел из каюты замполита с чувством злости на самого себя. Как-то просто у него все получалось раньше. Здесь белое, там — черное. А тона эти могут так причудливо переплетаться, что сам черт ногу сломит. Черт сломит. А он не должен. Наломать дров или осудить человека дело нехитрое. Но кому все это нужно? Разве ему, Валерию? Или замполиту?.. Но прежде чем учить людей, нужно для себя понять что-то очень важное. А пока, пожалуй, он искал на ощупь. Не станет же Юрка иным, если к нему относиться просто несерьезно, с насмешкой. Озлобится только. Уйдет в себя… Нет, здесь нужно что-то совсем другое. Но что?..

Может быть, ты, Арктика, действительно стылая, отторгнутая от людей страна крестов и могил, где отчаянным чудакам и фантазерам снились несбыточные сны и виделись призрачные миражи, согревающие надежду? И как торосы, громоздятся рухнувшие иллюзии, обманутые ожидания, леденящие душу трагедии. И право же, нет числа безвестным холмам и великим могилам, видимым опять же чаще на скрещении штурманских координат, чем на бескрайних, кажется, до белесых небес занесенных снегом равнинах и скалах.

Но возможно, ни в каких других широтах планеты не всходило столько ослепительных звезд. И сгорающих в последнем пути своем, и мерцающих через столетия, и пролетевших где-то за невидимой кромкой горизонта.

Слава Нансена и Седова — какая разная она, эта слава! Один осуществил почти все, что задумал. Другому, кажется, судьба отвалила неведомо за чьи грехи полной мерой — и одиночество, и лишения, и отчаяние, и боль, которых хватило бы с избытком на сотню-другую самых мужественных людей.

И неизвестно, в чем еще больше подвиг Седова» в отчаянном рывке к полюсу или в стойкости, которая сумела противостоять воинствующему равнодушию и презрительному непониманию его без того неимоверно трудных шагов…

Холодные слова Загоруйко оскорбили не его, Валерия… В конце концов, черт с ним, с собственным самолюбием. Но пожалуй, впервые в жизни ему стало обидно не за живых, а за тех, кого уже нет и кто сам не мог произнести ни слова в свою защиту. Хотя, размышлял Валерий, нуждались ли они в этой защите? Наверное, нуждались, ибо, пока на свете существует хоть один скептик, эта обида живет и тревожит душу.

«Дорогой Валерка!

Получила твое письмо. Ты пишешь, что скоро снова в командировку. Я уже научилась угадывать: если командировка — не жди месяц, два, а то и три писем. Не думай, что я сержусь, понимаю, что иначе нельзя.

Но как ум ни понимает, сердцу — не прикажешь. Все равно трудно. Порой до чертиков хочется тебя увидеть. Но — мечтай, не мечтай — это неосуществимо.

Знаю, что тебе труднее, чем мне.

Я очень тебя люблю и всегда жду.

Валерии К.

Прибыл из командировки. Очень скучаю. Люблю. Целую.

«Дорогой Толя!

Ты, наверное, очень сердишься на меня за столь упорное молчание. Не буду оправдываться, скажу просто: когда было время, писать было не о чем, а когда стало о чем писать, времени не стало.

Но вот я сел и решил написать обо всем, что помню. Я сейчас взглянул на почтовый штемпель твоего письма — 25.II. Времени прошло довольно много. Вот: основные события за этот период.

Во-первых, конечно командировка. Но о ней — при встрече.

Во-вторых — приезд первого секретаря ЦК ВЛКСМ. Нам сообщили, что к нам на корабль прибывает делегация ЦК ВЛКСМ. Естественно, пришлось поработать немного, чтобы привести корабль (а ты знаешь, что у нас за корабль) и кубрик на базе в образцовое состояние…

После осмотра корабля все эти товарищи прибыли к нам на базу. Здесь состоялась очень откровенная беседа. Первый секретарь спрашивал о наших делах, мы его — о работе ЦК ВЛКСМ. Интересный был разговор…

В частности, секретарь ЦК спросил: «А как у вас с занятиями спортом во время походов?» Ему отвечают: «Занимаемся в это время силовыми видами спорта: растягиванием эспандера, приседанием на одной ноге, подтягиванием на перекладинах и т. д.» Он: «А кто у вас чемпион по растягиванию эспандера?» Поднимается парень, покраснел и смущенно отвечает: «Я». Секретарь: «Сколько раз растягиваешь?» — «57(!)» — «Это такой — на трех резинках?» — «Да нет, у меня другой, на пяти стальных пружинах». Хохот в кубрике. Секретарь: «Пожалуй, я бы и пяти раз не вытянул»…

На память подарили нам вымпел ЦК ВЛКСМ. Сейчас им награждается лучшая боевая часть или подразделение.

На комсомольском собрании меня избрали в бюро, а на бюро выбрали секретарем.

Должность, конечно, очень почетная, но требует полной отдачи, очень много времени, которого у меня просто в обрез. На вахте приходится стоять очень часто. Вот такие-то дела, старик!..

Валя ругает меня за то, что редко пишу. Ты-то знаешь, могу ли я писать часто!

И в море жизнь не затихает! Однажды у нас вспыхнул спор. Одни утверждали, что сейчас время, мол, не то, что было раньше. Нет никаких героических дел, где можно было бы показать себя. Другие, наоборот, утверждали, что время наше самое подходящее для этого. Особенно мне понравилось высказывание одного парня: «А то, что мы здесь вытворяем, разве не настоящая жизнь?! Мы, конечно, все уже привыкли к этим делам, все кажется обычным, а ведь взгляни человек со стороны, и его очень поразят и жизнь наша и наши дела».

А ведь он, пожалуй, прав. Разбираясь объективно, если бы с нами каждый раз в море выходил корреспондент, то он бы был обладателем величайших сенсаций Союза и мира. А для нас все порою сводится к одному простому слову: служба.

Да, я недавно отметил сотые сутки под водой…»

Розанову.

«Почему молчишь. Беспокоюсь. Немедленно, телеграфируй здоровье. Обнимаю. Целую.

«Толя!

…Я иногда задумываюсь над одним примечательным обстоятельством. У всех у нас бывает разное настроение и разные периоды жизни. Кто не проходил через неудачи и разочарования! В жизни бывает всякое. Иногда мы ворчим, кого-то критикуем, жалуемся на несовершенство мира.

Наверное, такими же были молодые и перед Отечественной войной. Юность всегда юность. Но вот пришло большее, чем личная судьба каждого из нас, — нависла смертельная опасность над Родиной.

И кто тогда — если, конечно, он был настоящим человеком — думал о мелких обидах или личных неудачах. Все это ушло на невидимо-далекий план. Осталось главное: каждый должен был ответить не для кого-то, а для себя на вопрос: быть или не быть? Быть или не быть Советской власти — главному в каждом из нас.

Двух ответов не было.

И наши ребята, если придет час испытания, ответят, я верю в это, на этот вопрос только однозначно: «Берегите Советскую власть. Защищайте Революцию…» Это не высокопарность! Это то, без чего существование каждого из нас будет просто бессмысленным…