Сергей Бабурин - Страж нации. От расстрела парламента – до невооруженного восстания РГТЭУ

Довелось столкнуться не только с героической частью миссии нашей армии в Афганистане, но и с «грязным бельем», которое есть в любой армии мира. И когда уже шли последние месяцы моей службы, пришел на меня вызов на территорию ТуркВО для прохождения переподготовки на предмет получения офицерского звания. Меня пригласил командир части — военный прокурор подполковник В. Ярошенко:

— Ну что? Запретить не могу. Но, видишь, у нас сложная ситуация. Ну, просто очень много дел. Очень ответственный момент. Могу сказать, что если ты не поедешь на эту переподготовку, я тебя уволю в первых рядах, как только будет приказ об увольнении в запас министра обороны.

Я не колебался:

— Даже сомнений нет, я остаюсь. Зачем мне офицерское звание? Оно нужно тем, кто будет продолжать службу, а я возвращаюсь на гражданку.

На том и договорились.

Хотя командир попытался в последний момент слукавить. Когда вышел долгожданный приказ министра обороны, он вновь пригласил меня к себе в вагончик. Захожу:

— Сержант Бабурин прибыл по вашему приказанию.

Командир достает две рюмки. Доливает из какой-то баклажки достаточно прозрачный напиток.

— Пей!

— Товарищ полковник, я не пью.

— Это приказ. Пей!

Я понял, что происходит что-то серьезное, выпил. Глядя на мою побагровевшую физиономию, командир радостно пояснил, что это виноградный спирт. Глаза постепенно вернулись на место (поначалу, думаю, они вылезли на лоб), я отдышался. Командир говорит:

— А теперь пиши!

— Что писать?

— Пиши рапорт, что ты остаешься. В кадрах у нас есть должность. Мы тебе тут даем лейтенанта. Ты остаешься сразу у нас служить, и дальше все, вперед.

— Товарищ полковник, мы так не договаривались. Я не могу оставаться служить, вы знаете, я женат, и у меня другие обязательства перед женой. Свой солдатский долг я исполнил, прошу меня отпустить. Хочу учиться дальше, буду поступать в аспирантуру.

Мы поговорили за жизнь. Он тут же подписал приказ о присвоении мне звания старшего сержанта. От чего я просто вознегодовал и не дал своего военного билета знакомому писарчуку:

— Не хочу увольняться старшим сержантом. Ну, не нравится мне широкая лычка, больше нравятся три узких сержантских. Поэтому буду сержантом уходить, не надо мне старшего сержанта.

Так и сделал. Поскольку парадная форма у меня, как у многих в части, сгорела при нападении на колонну, то я уходил в полевой форме, хотя и с шинелью, которую сохранил еще с учебки. И прибыл домой в полевой форме солдата из Афганистана, чем, конечно, произвел впечатление на всех соседских мальчишек. Отдохнул месяц, потом вернулся на родной юридический факультет, а осенью поехал в Ленинград поступать в аспирантуру.

У меня был выбор: Москва или Ленинград. Но Таня, моя жена, в тот момент находившаяся на стажировке, тоже поступала в аспирантуру. И у нее было место в аспирантуру только в Ленинграде. Поэтому вариант московский для нас сразу отпал, мы поехали в Ленинград.

В мае мы подали туда документы, и я впервые ступил на 22-ю линию Васильевского острова, на юридический факультет Ленинградского университета имени Жданова. А осенью приехал сдавать экзамены. В целом, успешно их сдал, и мы приступили к освоению питерской жизни. Жили в Петергофе. Там, в Ленинграде, в 1984 году родился наш первенец, и там же, в Ленинграде, в декабре 1986 года я защитил кандидатскую диссертацию по истории политических и правовых учений. Когда-то ради этого предмета я пошел учиться на юридический факультет.

Конечно, были и холодные зимы, и слякотное межсезонье, особенно когда пробирались осенью к Д.И. Луковской на ладожский берег, в Коровкино. Но все же Ленинград для меня навсегда стал солнечным и ярким городом, потому что в майские дни 1983 года, когда мы с Таней туда приехали, он был именно таким, в отличие от Ташкента, оставшегося для меня навсегда холодным и промозглым.

Это был не первый мой приезд в Ленинград. Впервые я побывал в городе на Неве в 1978 году. Тогда во время студенческих каникул я ехал через Ленинград в молодежный студенческий лагерь в город Нарва-Йыэсуу. Во многом ехал туда для того, чтобы попасть в Эстонию, в Таллин, и посетить могилу моего любимого певца Георга Отса, тембр негромкого голоса которого завораживает уже не одно поколение русских людей, песни которого, затаив дыхание, слушал весь мир.

Георг Отс был для меня эталоном голоса и эталоном стиля.

Поскольку пересадка с поезда на поезд была в Ленинграде, у меня оказался день для знакомства с городом. Стояли холода — это же были зимние студенческие каникулы, январь, — но за один день я настолько широко познакомился с городом, с его музеями и достопримечательностями, что, наверное, за три последовавшими потом года проживания в аспирантуре столько не увидел.

Кстати говоря, в Таллине, когда мы из Нарва-Йыэсуу на один день выехали в Таллин на экскурсию, после нее нам дали один час на магазины, я тут же бросился к ближайшему таксисту с вопросом:

— Где у вас кладбище?

Таксист посмотрел на меня, как на чумного:

— У нас их два. Какое?

— Не знаю. А где у вас может быть похоронен Георг Отс?

— А, ну, наверное, знаю где. Поехали.

Поехали. Я впервые побывал на могиле этого действительно замечательного певца.

Через двадцать лет, во главе официальной делегации Государственной Думы Российской Федерации по приглашению парламента Эстонии, я был вновь в Таллинне. Попросил, чтобы в программе мне выделили время съездить на кладбище. Время нашлось только ранним утром, на второй день.

Когда утром мы стали садиться в машины, то увидели, что за ночь выпал снег, который все покрыл большим ровным белым ковром. Подъехав в сопровождении делегации ветеранов, местного телевидения и официальных лиц к кладбищу, мы оказались в затруднении, потому что все кладбище было накрыто сверкающим белым снегом, как саваном. А могилы в Эстонии не такие, как в русских селах или городах — без крестов и высоких надгробий. Это очень аккуратные, черного мрамора небольшие могильные плиты, на которых написано имя того, кто похоронен, даты жизни и смерти. Так вот, все было нивелировано, ни одной плиты не видно, все заснежено.

Когда мы вошли, то местные жители повели нас куда-то от входа направо и далеко-далеко. И все было не то. Я остановился:

— Да мы не туда идем.

Хоть и двадцать лет тому назад тут был, но, поскольку тогда не было снега, что-то все же помнил.

— Возвращаемся назад к воротам.

Возвратились.

— А теперь, — говорю, — мы идем налево. Найду по памяти.

Пройдя несколько шагов, говорю:

— Остановитесь. Это должно быть где-то здесь.

Делаю шаг к ближайшей занесенной снегом плите, перчатками смахиваю снег, и — невероятно — все видят надпись: «Георг Отс».