Алексей Шерстобитов - Шкура дьявола

Все что мог сделать заведующий отделением – направить сына к непосредственному начальству и пожелать удачи. Главврач сочувственно выслушал и объяснил, что не только свободных одиночных боксов нет, но и свободных мест, а крики умирающих и вонь – это неизбежные попутчики смерти раковых больных. Впрочем он может поговорить с главврачом нового корпуса, правда еще не «заселенного», то есть не сданного в эксплуатацию, если конечно, это, и соответствующая плата не смущает…

На следующий день все новокупленное: огромный телевизор, видеомагнитофон, напольный кондиционер и всякая всячина, окружала постель больной в светлой новой комнате – современном боксе, правда еще полностью не оборудованном даже подачей кислорода, но… здесь не было криков, стонов, никто не умирал и пахло свежо и приятно. Дежурившая сиделка выполняла все требования, правда их почти не было – Татьяна Алексеевна либо спала большую часть суток, либо находилась под действиями обезболивающего, приходя в себя лишь на час – два в моменты посещения родственников.

Ощущения от происходящего были тяжелые, хоть и смешанные – хоть Алексей уже и начал нести смерть, но привыкнуть к ней едва ли было для него возможным, тем более к смерти ни тех, кто ее искал, а как сейчас, близкого и любимого человека.

Семья собиралась вместе: бабушка – мать мамы, отец, дети, мамина сестра, шурин, и две её подруги: Таня Соколова и Люда Серова. Втроем эти женщины были настоящими друзьями и такого неподдельного чувства нужно было еще поискать между мужчинами. Все втроем подходили к рубежу всего-то 50 лет, что не так много, и достаточная часть жизни могла быть еще впереди, но красавица Танюшка, кажется собралась их покидать, а женщины, как и мужчины – не только не любят таких потерь, но еще и переживают их более тяжелее, ощущая и всю боль детей, остающимися сиротами, не в состоянии помочь.

Хорошие женщины и Алексею они всегда нравились, нравился и их маленький коллективчик, но сын умирающей тоже был бессилен, хоть и питал какие-то еще надежды. Надежды эти растворились с приездом, по его просьбе, друга – начальника хирургического отделения одной из скоропомощных больниц Москвы Локтева Володи. Жизнь их свела на почве занятия спортом, и в этом отношении врач был непререкаемым авторитетом, сумевшим в свое время занять пятое место «на Москве».

Приехавший переговорил «по-свойски» с докторами – все тайные пелены были сняты, и напрямую сказано, что матери «Солдата», в лучшем случае, осталось жить не более двух недель. Метастазы проникли везде и надо отдать должное мужеству женщины, терпевшей до самого конца и боли, и приступы бессилия, и это при полном-то понимании своей обреченности…

…Ровно через две недели и три дня состоялось отпевание в том же храме, при Преображенском кладбище, где отпевали Нину Ярославну, Иичку и маленького Ванюшу. На последнем пути упокоившейся к могиле так же шел легкий дождь, к чему, Алексей уже знал, но не мог понять, где сейчас находится его душа, только начинающая осознавать новую тяжелейшую утрату.

Убитый горем отец сгорбился и из последних сил пытался сопротивляться. Временами он бредил на яву, но все равно не сдавался. Еще год назад он имел полного жизни и планов друга и родственника – Ильича, тестя Лёхи, приятную в общении и загадочную Ярославну, сноху – красавицу и умницу Ию, внука, – смышленого и тянущегося к нему Ванечку и Танюшу – женщину всей его жизни…

…Все разошлись, у могилы остались стоять трое, как год назад, только с того момента место Виктора Ильича заняла сестра Алексея – Светлана, и сегодня вместо двух бугорков, был один, но человек, покоящийся под ним, приходился не просто всем им родственником по крови, но матерью двоим и супругой третьему, много определявшим для жизни каждого, из оставшихся стоять над ее могилой.

Отец, занявший место в центре, взял за руки детей и произнес:

– Ну…, сиротинушки…, нет больше мамы…, и как будто ничего нет… – Крупным слезам вторил мелким дождик, а тишина, как отсутствие звуков – отсутствию перспектив и надежд. Так было сегодня, но так не должно стать завтра.

В ресторане звучали теплые слова, хорошие воспоминания, откровенные соболезнования и увещевания о том, что такие люди, как Татьяна Алексеевна попадают прямиком в рай – все это не столько успокаивало, сколько отвлекало. По окончании тризны и выхода из помещения, оказалось, что дождь закончился…, и сил ни у кого не осталось. Такси развозили всех по домам и последним остался Алексей. Немного подождав, он вернулся, подошел к метродателю, который по «совместительству» был его другом детства, еще с самого детского садика и клялся, что отдавал ему свою порцию черной икры (от куда в детском садике черная икра – он умалчивал):

– Дрончик, спасибо тебе…, а ты вообще как часто тут работаешь?

– Три дня здесь, день дома… – заходи.

– Заскочу завтра – послезавтра, будет к тебе, некоторым образом, деловое предложение. Вкратце – нужен свой человек, так сказать глаза и уши, ничего опасного или не законного, но для меня жизненно важно, а для тебя еще и не бесплатно, это как некая сверхурочная работа, требующая обоюдного доверия… – надо друг другу помогать! Ладно…, увидимся… – «Пойманное» официантом такси ждало…, захлопнувшаяся дверь машины и трогание ее с места подсказали об окончании еще одного отрезка жизни и об очередном опустошении в душе этого человека.

Алексей вышел за два квартала до новой, только снятой квартиры, прошелся по скверику, но нывшая новая рана в душе требовала хоть какого-нибудь тепла и лечения. Обычно он заезжал к Милене не чаще двух, ну максимум трех раз в неделю, да больше и не получалось, хотя хотелось уже чаще. Его всегда встречал неподдельная радость и светящийся если не восторгом, то почти счастьем, взгляд единственного, но прекрасного глаза.

Созданный уют и обволакивающие его чувства окунали в атмосферу, из которой совершенно не хотелось уходить, а уходя, он тешил себя тем, что вернется, ведь она ждала его всегда – каждый час, каждую минуту…

Прибавив шаг, «Солдат», чуть ли не бегом, отправился в сторону квартиры девушки, которая все больше и больше становилась его слабым, даже болевым местом. Но не сдайся он тогда, может уже и сошел бы с ума – кто знает…, кто знает…

Быстрым шагом идти было не больше получаса, да так и спокойнее и безопаснее. Она открыла дверь, распахнув свое сердце, встретив его неописуемым восторгом ребенка с повышенным тонусом – двухнедельная разлука, хоть и вызвала небольшую обиду, но зато увеличило чувства.

Она не спускала с него глаз и не «слезала с колен», пока наконец не спросила:

– Как мама?

– Мамы больше нет…, мама…, мама упокоилась, и сегодня были похороны… – За окном опять шел дождь, и казалось, что разбивающиеся о подоконник капли, долетали до их глаз…, трех глаз, на них же и высыхая…