Илья Габай - Письма из заключения (1970–1972)

Целую тебя. Папа.

2.4.71

Дорогой Гера!

Бог даст, мое письмо от 23.3. тоже скоро дойдет до тебя. Вот-вот должен истечь отпущенный на его прохождение девятнадцатидневный срок.

Шутку твою в начале письма я проглотил, и с удовольствием. Ты объяснил, что она от желания знать обо мне побольше. Мне как-то трудно найти достоверные и убедительные слова, но поверь мне, что то, о чем я с постоянством пишу – чтение главным образом – это и есть главный сюжет моей тутошней жизни. Остальное не отличается особым разнообразием, и то, что имеет сообщить Галя по приезде со свидания, собственно, это «побольше» и исчерпывает. Между прочим, если бы я пустился в описание каких-то этнографических примет (а есть и колоритные!), мое письмо по жанру совпало бы, или могло бы совпасть, с давнишним письмом Кочубея Петру. От таких вещей я как-то спасся в прошлой жизни, хотелось бы и теперь ‹…›

Повести Трифонова я не читал. Ты угадал, что содержание ее я знаю – читал рецензии в «Литературке» и «Литературной России». Все равно, судить не могу по причинам, изложенным выше.

Близится твой день рождения. «Близится» – это не очень-то точная дата, но все равно почитаю за радость пожелать тебе именно то, что тебе только и можно пожелать.

Я с радостью увиделся с Алешкой, о котором ты справедливо пишешь. Он как-то все-таки (на примерный мой взгляд) интересно изменился. Может, за ними-то и будущее – за «комнатными» (сиречь: кабинетными, лабораторными и пр.) детьми? «В нашем меняющемся мире», – как принято нынче говорить. Впрочем, я упорно продолжаю поддерживать высказанную и тобой «педагогику подворотни»: это приучает к общежитию, к ориентировке, необходимой все в том же нашем, все так же меняющемся мире. Мне было приятно обнаружить у него вкус к задачкам (х: 6 = 3 – каково для второклассника!) и к французским словечкам и полное безразличие к отметкам. Здесь сидят много моих бывших пятиклассников, то есть их сверстников. Это грустно; но в большинстве из них с помощью какого-то профессионального атавизма я обнаруживаю черты моих бывших ученичков: детей. Вот проблема проблем: детские места заключения, с полным набором нелюдской пакостности и самой удручающей психологией. Слегка отмыв это, почти всегда можно обнаружить подростка, но это качество ведь безнадежно съедается временем – тоже беда в этом же роде. Впрочем, я полез в описание этнографических реалий, от которых и в самом деле надо бы воздержаться.

Сейчас, после отъезда Гали, меня ждут масса книг и поступающие журналы. Надо оказаться достойным в этой ситуации: ждут же, и обмануть было бы плохо для себя самого.

Сердечно тебя приветствую. Илья.

2.4.71

Дорогой Марик!

Я как-то предчувствовал, что с поездкой твоей ничего не выйдет. Как оно ни жаль, мне все-таки кажется, что в чем-то это и к лучшему. То есть не в чем-то, а в сугубо практических делах. Кто знает, при твоей шаткой системе литературного заработка, в каком положении окажешься ты и твое разросшееся семейство завтра.

В «Литературке» я прочитал сообщение о том, что аптовская [124]подборка писем Г. Манна будет опубликована в 4-м номере «ИЛ». Странно, что приходится сожалеть об этом – но только исходя из чисто клановских интересов в данном случае. Между прочим, первые письма показались мне очень уж приземленными, мало духовными и мало интеллектуальными. Мне почему-то представляется невозможным, чтобы такие же письма мог писать Томас Манн. Нехорошо, что я так пишу: во-первых, совсем уж некстати снобизм, во-вторых, я очень мало читал из эпистолярного жанра. Но так уж оно подумалось и написалось; по выработанной привычке, я честно докладываю тебе обо всем, что бог на душу положит.

Галя мне мало что рассказала обо всех вас, и это несмотря на то, что времени видеться нам дали больше чем по-божески: по-человечески. Ну, ты понимаешь: бестолковость и бесплановость – непременные спутники всех встреч такого рода. Я ей почитал немного из написанного, может, она сумеет пересказать, и это подвигнет тебя на более или менее пространный отзыв. Хорошо бы! Это я уже по поводу замысла нашей совместной работы. Будет досуг и рвение, пришли мне план. Глядишь, я вдохновлюсь на встречный, и ко времени нашей встречи у нас уже что-то да будет ‹…›

Кажется, это о Маркесе пишет во 2-м номере «НМ» Евтушенко? Книг навалилось на меня сейчас, и правда, порядком; заодно идут журналы. Я даже, поверишь ли, слегка досадую, так как они отвлекают меня от чтения. Правда, если они перестанут ходить, я, как всегда, разволнуюсь. Попробовал сегодня, с надеждой уловить какие-нибудь акценты, прочитать отчетный доклад, но отложил: что-то сил недостало. Игоря Дуэля помню, хотя узнать его вряд ли сумел бы. Собственно, я единственный раз его и видел, когда нас обсуждали вдвоем на первом моем институтском литобъединении. Не торопился бы ты с оценкой (я имею в виду – хоть в малой степени самоуничижительной) своих рассказов. Впрочем, встретимся – почитаю.

Кампанелла и проблема «Волхвов»? Как же, дорогой, далековатая – но существенная: с новой гранью проблемы, – связь. Коротко говоря – официозность интеллигента – sapiensa может быть и не сервилизмом, не нравственной недостаточностью, а чем-то органичным. Как у Кампанеллы папизм уживается с «Городом солнца», так ведь может обрести совершенно новое исходное толкование фокус-покус наших дней. Только следует в каждом случае разглядеть и различать, но это уж святая обязанность пишущего. Можно бы истолковать и поподробнее, но надо ли? Напиши, коли надо. А пока я сердечно обнимаю тебя, Галю и ребятишек.

Илья.

5.4.71

Дорогой Юлик!

Галка не очень-то много рассказала мне о Москве и обо всех вас; писем это никак не заменяет и представить даже невозможно, чтобы отменяло. Времени у нас было немало, но, как водится, собраться с толком не удалось, да и многое Гале, естественно, просто и неизвестно ‹…› Я получил одновременно с твоим письмом письма от жены и тестя твоя [125]. Пете писать, кажется, совсем уж безнадежно. Передай ему на словах, пожалуйста, что я благодарен ему за память и сердечность, что неприятности вроде уже в прошлом, а со зрением у меня и вообще ничего не случалось. Может, он и не собирался «рассекречивать» такую фразу: «При встрече твои претензии ко мне сведутся к нулю», но все же передай, что и сводить нечего, что никаких претензий у меня не было и нету, что он всегда может рассчитывать на основательность и незыблемость моих дружеских симпатий. Ну и я тоже полагаюсь на его дружественность ‹…› А Ирке я напишу сейчас письмецо и вложу его прямо в этот же конвертик.

Мне хотелось бы, Юлик, чтобы ты в ближайшее время встретился с Галкой. Кое-что из того, что я ей рассказывал, имеет для меня хотя, может, и временное, но эпохальное значение, и твое мнение для меня драгоценно.