Владимир Дядичев - Лиля Брик. Любимая женщина Владимира Маяковского

Да, крупным специалистом по Маяковскому был Осип Максимович. Но все же труды О. Брика не пропали даром. Материал как раз пригодился в качестве вступительной статьи для детей в ленинградский сборник Маяковского – «спешное исправление» после разгрома редакции Лендетиздата. Как говорится, вы будете смеяться, но. Но и любовь Бриков к «проблеме конфетных реклам» Маяковского также нашла отражение в этом однотомнике. При всей ограниченности его объема здесь помещены стихотворные «надписи на конфетных бумажках из серии “Красная звезда”».

Что же касается А. Безыменского, то он совсем неслучайно председательствовал на упомянутом вечере памяти В. Маяковского. Еще на выставке «20 лет работы» в феврале 1929 года, при жизни поэта, группа молодых энтузиастов создала «бригаду Маяковского» для пропаганды его творчества. Студенты, рабфаковцы, рабочие выступали (всегда бесплатно) в клубах, школах, парках с чтением стихов Маяковского, сценическими монтажами по его произведениям, устраивали конкурсы самодеятельных чтецов и т. д. К участию в жюри конкурсов были привлечены и сестры Маяковского. В свою очередь, выставка «20 лет работы Маяковского» после гибели поэта была развернута в качестве постоянной экспозиции в помещении и Литературного музея при Библиотеке имени В. И. Ленина.

Но вот 5 декабря 1935 года стала известной резолюция И. В. Сталина о Маяковском. И вскоре, 1 января 1936 года, Александр Безыменский пишет обеспокоенное письмо Николаю Ежову:

«Дорогой Николай!

Не знаю, известно ли тебе, что я являюсь руководителем выставки Маяковского и бригады имени Маяковского. Думаю, что некоторые товарищи не все тебе рассказали из того, что следует рассказать и что я могу тебе рассказать. Мне написали из Москвы, что Катанян заявил, что выставка вольется в музей и что бригаду не то распустят, не то ликвидируют. У меня на руках есть подлинник малоизвестного завещания Маяковского насчет выставки и работы при ней бригады его имени. Я очень тебя прошу, если готовится решение о выставке и бригаде, подождать моего приезда. Я буду в Москве 14-го или 15-го января. Катанян, конечно, фигура грозная, но авось не съест.

Дорогой мой! Я по-настоящему, по-большевистски, по-человечески счастлив решениями о Маяковском, тем более что пропаганда его творчества велась мною и бригадой все время, как и подобает большевику. Как только приеду, приду к тебе и многое расскажу. Если что-либо готовится в смысле решений еще, прошу не забывать, что я хочу и могу участвовать в работе по Маяковскому. Как я работал до этого времени в этом направлении, спроси у Щербакова.

Сердечный привет!

С новым годом, друг!

А. Безыменский.

1/1 – 1936 г.».

На письме – пометка рукой Ежова: «Напомнить. Ежов» [Бывший Архив Политбюро. Ф. 57. Оп. 1. Д. 4. Л. 84–85].

При всей неоднозначности впечатления от сердечности отношений комсомольского поэта Александра Безыменского и Николая Ежова – «крутые», однако, ребята были эти «старые лефовцы» – Катанян и Брики.

Александр Ильич Безыменский (1898–1973) – русский советский поэт и журналист. Отец Льва Безыменского

Но то трагическое время было весьма богато и другими печальными парадоксами.

Почитаем В. А. Катаняна: «В 1937 году был арестован П. К. Луппол (главный редактор Гослитиздата. – В. Д.). На место Н. Н. Накорякова, порядочного и делового человека, директором издательства был назначен С. А. Лозовской, бывший до того крупным деятелем международного профдвижения. Новый директор перекрыл все дороги собрания сочинений Маяковского.

Мои попытки объясниться с Лозовским показали, что объяснения бесполезны.

«Мне нужно время, чтобы разобраться, – сказал Лозовский Лиле Юрьевне. – Лично против вас ничего не имею».

В октябре 38-го года была назначена новая редколлегия собрания сочинений в составе Н. Н. Асеева, Л. В. Маяковской, В. О. Перцова и М. М. Серебрянского – вариант, принятый при самом близком участии А. А. Фадеева» [Дружба народов. 1989. № 3. С. 226].

В общем, монополия команды Брик – Катаняна на кураторство сочинений Маяковского в полном объеме не состоялась. И дело, разумеется, не в «порядочности» Луппола и Накорякова или, наоборот, предвзятости Лозовского и прочих. Трагические лакуны стали появляться и в ближайшем окружении Бриков. Уже с арестом В. М. Примакова в августе 1936 года письмо Л. Ю. Брик Сталину (как и его копии) приобрело «полузакрытый» характер из-за адреса, указанного после подписи Лили Юрьевны: это был адрес служебной квартиры зам. командующего Ленинградским военным округом В. М. Примакова.

В июле 1937 года был арестован и в августе 1938 года расстрелян Я. С. Агранов, главный покровитель Лили Юрьевны, инициатор, соавтор и докладчик ее письма Сталину.

В октябре 1937 года был арестован и Б. М. Таль, один из адресатов резолюции Сталина. Наконец, в декабре 1938 года был смещен с поста наркома внутренних дел, а в марте 1939 года арестован Н. Ежов. Исчез второй и главный адресат резолюции Сталина.

Так всего лишь через полтора-два года после своего появления письмо Л. Ю. Брик Сталину уже не могло служить для нее официальным мандатом на право контроля всей появляющейся маяковианы. Хотя для самой Лили Юрьевны оно и сыграло неоценимую роль «охранной грамоты», но и оригинал, и «все рабочие копии» письма надолго исчезли с человеческих глаз.

Приходилось вновь опираться на старые и новые (и немалые) связи да на реальный контроль над архивом поэта.

В своем письме Сталину Л. Ю. Брик писала:

«После смерти Маяковского в постановлении Правительства было предложено организовать кабинет Маяковского при Комакадемии, где должны были быть сосредоточены все материалы и рукописи. До сих пор этого кабинета нет. Материалы разбросаны. Часть находится в Московском литературном музее, который ими абсолютно не интересуется. Это видно хотя бы из того, что в бюллетене музея о Маяковском почти не упоминается».

Эту картину дополняют воспоминания В. А. Катаняна:

«Идея о создании “Кабинета Маяковского при Комакадемии” исходила от Лили Юрьевны и Осипа Максимовича. “Начатые стихи отдайте Брикам”. Как ни мало придавал сам Маяковский значения рукописям и датам, но оставшиеся после него записные книжки и бумаги, которых касалась его рука, были после него уложены в спешно приобретенные железные ящики. Брики искали возможности отдать все это – обществу? Государству? А конкретно? Как? Куда? Не было никакого встречного движения. Не было заинтересованных людей. Да и сама форма постановления – просить Президиум ЦИК СССР предложить Комакадемии и т. д. – оставляла Комакадемии все возможности не торопиться. Так прошло пять лет. А потом (в начале 1936 года) и сама Академия перестала существовать» [Дружба народов. 1989. № 3. С. 222].