Андрей Платонов - «…Я прожил жизнь» (письма, 1920–1950 годы)

См. п. 316.

В феврале 1946 г. А. Фадеев был избран депутатом Верховного Совета СССР 2-го созыва (1946–1950).

Летом 1945–1946 гг. в центральных областях СССР была засуха, что привело к голоду 1947 г. Эта тема в советской печати не обсуждалась. В конце февраля 1947 г. состоялся пленум ЦК ВКП (б), посвященный вопросам сельского хозяйства, принимается специальное постановление «О мерах подъема сельского хозяйства в послевоенный период»; решения февральского пленума по сельскому хозяйству обсуждаются на партийном собрании ССП. Выступавший на собрании зам. министра сельского хозяйства СССР С. Хошатария обратился к писателям с призывом – «осознать величие задач, поставленных партией перед колхозной деревней», «оперативно» откликнуться «на нужды колхозной массы в форме очерков, брошюр, листовок и т. д.» (Кровное дело советской литературы. На партийном собрании Союза советских писателей СССР // ЛГ. 1947. 22 марта. С. 1). Платонов оперативно отзывается на этот призыв и, опираясь на свой собственный опыт мелиоратора в борьбе с засухой 1921 г., отправляет в мае 1947 г. в Министерство сельского хозяйства предложения об учреждении общества страхования урожая сельскохозяйственных культур (см. письмо из Управления делами Совета министров СССР от 31 мая 1947 г.: РГАЛИ, ф. 2124, оп. 1, ед. хр. 11, л. 2) и пишет статью «Страхование урожая от недорода (Новая задача четвертой пятилетки)» (см. п. 339).

Ответ на январские письма Бокова 1947 г., проникнутые любовью к Платонову и желанием поддержать его: «Дорогой Андрей Платонович! Почему Вы не пишете? Уже не больны ли и не случилось ли что? Позавчера получил письмо от Пришвина, оно меня очень ободрило. В августе 47 г. у меня кончается «служба» и я буду в Москве, тогда увидимся. Думаю, что за эти годы вы много нового познали, как и я. Буду слушать Вас как ученик, но, может быть, чему поучу и Вас: всего набрался в «университетах». Всегда помню и говорю о Вас с силой прежней любви…» (письмо от 23 января); «Из письма Елагина я узнал, что Вам очень плохо, туберкулез и разрушительные палочки Ермилова мешают жить. Так больно, так много гнева против всех Ваших врагов: как смеют они поднять руку на чистый, своеобразный цветок литературы? Кто дал им право? Наглость и инстинкт самосохранения. Они уитменовские пузырьки, плывущие по поверхности с открытыми ртами, готовыми для принятия пищи. Это охотники за бутербродами. Мне очень больно, что я не могу заступиться за Вас, но я всегда с Вами и преклоняюсь перед Вашим редким талантом, который я не раз тщетно пытался осмыслить и охарактеризовать словами в письмах издалека. Не знаю, получили ли Вы их» (письмо от 30 января // ИРЛИ, ф. 780, л. 37–39). Именно из писем В. Елагина Боков узнал не только об ухудшении здоровья Платонова, но и о начале новой кампании критики писателя (см. прим. к п. 320).

Имеется в виду ситуация, сложившаяся вокруг Платонова после статей В. Ермилова и руководителя ССП А. Фадеева; см. прим. к п. 320.

Срок заключения Бокова закончился 19 августа 1947 г., однако до апреля 1948 г. он работал в лагере вольнонаемным; см. письмо от 10 сентября 1947 г.: «Дорогой, незабвенный рыцарь художества, Андрей! Сообщаю, что скоро месяц, как я гражданин. Остался работать в Сибири зоотехником около свиней, козлов, лошадей. Люблю их больше, чем Пришвин, ибо он в животных видит свое я, а я их самих. Работаю с рассвета до глубокой ночи и успеваю по ходу писать стихи. Много их, детей праведного вдохновения. Я пою и счастлив, что моя муза не оскорбляется много черной поденщиной ремесла. Она свободна от рубля» (ИРЛИ, ф. 780, ед. хр. 43, л. 41).

Этому фрагменту посвящено ответное письмо Бокова от 20 февраля 1948 г.: «Получил твою открыточку, которую очень часто читаю. В ней есть замечательные слова: «Я уже пожилой человек, но во мне, как и во всяком человеке, есть что-то неподвижно-постоянное, простое, счастливое и юное». Это что-то, АП, талант и не в каждом оно есть, хотя вы уверяете, что во всяком человеке. Есть старики телесные и духовные в 17 лет. Дорогой Андрей, я буду счастлив, когда встречу тебя и твою семью. Со мной сейчас творится большой подъем духа – я сейчас счастлив только стремлением к искусству и желанием работать в этой области и встречаться с этими людьми. Мне написал письмо Пришвин, чему я очень рад. Ведь я у него в доме вырос и он материковый писатель, от Земли и от России. Он поэт. Сначала я учился у него, потом у вас, и еще много оказал влияния на меня Пастернак – вот эти три П с большой буквы в моей крови. И вы не обижайтесь, что я вас в себе совмещаю и вы во мне не ссоритесь и цементируете душу. Дорогой Андрей, во мне так сильно чувство творчества и желания сделать добро народу и суметь проскочить все [1 слово нрзб] критиков и дзоты постановщиков, чтоб дошли до народа живое слово, мысль, образ» (ИРЛИ, ф. 780, ед. хр. 43, л. 40–40 об.).

Из воспоминаний Бокова следует, что он вернулся в Москву 17 апреля 1948 г. и тогда же встретился с Платоновым (см.: Боков В . Высокое слово // Воспоминания. С. 84–86). Судя по имеющимся документам, Боков не сразу смог вернуться в Москву, однако всякий раз, когда оказывался в Москве, он заходил к Платонову и неизменно в 1948–1950 гг. писал Платонову письма (из Свердловска, Горького), делился замыслами, присылал «трагиковины» – шуточные рассказы и стихи.

Почти в каждом письме к Платонову Боков присылал свои стихи (хранятся в фонде Платонова РО ИРЛИ и ОР ИМЛИ).

В письме Шах-Азизова от 5 февраля 1947 г. Платонову сообщали, что театр расторгает с ним договор и просит вернуть аванс: «Договор Вами не выполнен, и по Вашей просьбе мы согласились на изменение темы пьесы. Присланная Вами заявка на новую пьесу была рассмотрена руководством и не утверждена. Ввиду вышеизложенного прошу Вас сообщить, в какой срок Вы сможете вернуть театру аванс» (Воспоминания. С. 480).

Возможно, Абрам Израилевич Маграчев – театральный работник.

Речь идет о заявке на пьесу «Тит-человек» (другое название «Добрый Тит») (опубл.: Воспоминания. С. 476–477; Страна философов, 2011. С. 605–608).

По договору с театром Платонов должен был сдать пьесу с условным названием «Добрый Тит» не позднее 15 октября 1946 г. (см.: РГАЛИ, ф. 2939, оп. 1, ед. хр. 676, л. 15).

Театр мгновенно отреагировал на публичную критику рассказа «Семья Иванова», в которой оценка рассказа и всего творчества Платонова была выполнена в стилистике доклада А. А. Жданова о журналах «Звезда» и «Ленинград». Вслед за постановлением Оргбюро ЦК ВКП(б) о ленинградских журналах (от 14 августа 1946) было принято также специальное постановление «О репертуаре драматических театров и мерах по его улучшению» (от 26 августа), в котором отмечалось, что «пьесы советских авторов на современные темы оказались фактически вытесненными из репертуара крупнейших драматических театров» (Власть. С. 591).