Андрей Платонов - «…Я прожил жизнь» (письма, 1920–1950 годы)

{320} А. А. Фадееву.

Январь-февраль 1947 г. Москва.

А. А.

Прошу Вас из сборника рассказов «Вся жизнь», который находится у Вас, исключить рассказ «Семья Иванова» [1010], а остальные рукописи прочитать и с Вашим указанием направить в «Советский писатель» тов. Ярцеву. При этом я прошу Вас, хотя и знаю Вашу занятость, прочитать рукопись скорее, потому что для дальнейшей работы мне необходимы средства к существованию.

Еще я подготовил сборник избранных рассказов [1011], – о чем я говорил с Вами по телефону некоторое время назад, – и прошу Вашего согласия просмотреть этот сборник; иначе я не знаю, как поступить.

И третье дело, с которым я обращаюсь к Вам уже не как к писателю и руководителю Союза, а как к депутату Верховного Совета [1012], состоит в просьбе прочитать прилагаемую статью-предложение о страховании урожая от недород [1013]. Я обращался с этим делом к другим лицам, но безрезультатно. Моя настойчивость в этом деле, заставляющая обратиться к Вам, объясняется тем, что я неколебимо убежден в огромном государственном значении страхования урожая от недорода.

Впервые: Воспоминания. С. 464. Публикация Л. Шубина. Печатается по черновому автографу: РГАЛИ, ф. 2124, оп. 1, ед. хр. 117, л. 1.

Датируется условно – по содержанию письма.

{321} В. Ф. Бокову.

7 февраля 1947 г. Москва.

Здравствуй, дорогой мой Виктор!

Прошу простить меня, что я давно тебе не писал [1014]. Дело не в том, что я болею и что у меня разные неприятности [1015], – дело в том, что все равно написать можно было бы… Пусть Бог меня простит и ты прости. Итак, через 6–7 месяцев [1016]мы уже наверняка увидимся. Я буду рад тебе, и хотя я уже пожилой человек, но во мне, как и во всяком человеке, есть что-то [1017]неподвижно-постоянное, простое, счастливое и юное. Это во мне еще живо, и это чувство обращается к тебе. А пережить пришлось столько, что от сердца отваливались целые окоченелые, мертвые куски.

У нас растет дочка, которую я люблю не только отцовской любовью, но и человеческой, – ты увидишь, какое это существо… Будь здоров, приезжай [1018], целую тебя.

Андрей.

Москва, 7/II 47. Спасибо за письма и за стихи [1019].

[Приписка на полях] Привет от М. А. и от Маши.

Впервые: Творчество, 1995. С. 199. Публикация В. А. Шошина. Печатается по автографу: ИРЛИ, ф. 768, л. 3. Почтовая карточка.

{322} К. Я. Шах-Азизову.

Февраль 1947 г. Москва.

Директору ЦДТ, заслуженному деятелю искусств тов. Шах-Азизову.

Я получил Ваше письмо от 5/II т[екущего] г[ода] [1020]. В ответ на него я должен сначала сообщить Вам, каковы были в действительности мои отношения к руководимому Вами театру. По предложению театра – в лице А. И. Маграчева [1021]я согласился написать пьесу для Дет[ского] театра и написал краткую заявку [1022]; затем был заключен договор [1023]. Это было весной 1946 г., а пьесу я должен был представить осенью 1946 г. Летом я работал над пьесой. Известное постановление ЦК Партии заставило меня посмотреть на свою работу более строго и ответственно [1024]. Я увидел, что рассматриваемая мною тема пьесы, принятая театром в форме заявки, не соответствует новым задачам драматургии [1025]. Я решил, чтобы не допустить ошибки, переменить тему, именно – писать новую пьесу на новую тему. Я об этом заявил А. И. Маграчеву; причем разговор шел о двух темах – одна из них (в форме второй заявки) была передана театру [1026], другая тема – юный Пушкин (в связи с тем, что в 1949 г. исполняется 150 лет со дня рождения поэта). Итак, вторая тема – заявка – была передана театру, тема о юном Пушкине была лишь обсуждена устно. Затем мне было сказано, устно правда, что вторая тема моя принята, новый срок для представления пьесы – 10/IV-1947 г., и я начал работать.

Еще с прошлого года я подготовил материал для пьесы о юном Пушкине, надеюсь, что я буду работать и над этой пьесой.

Затем прошло время, и я получаю Ваше письмо, согласно которому со мной порываются отношения и мне предлагается возвратить аванс. Я понимаю причины, вызвавшие письмо театра и такое отношение ко мне, и должен здесь заявить Вам, что мое теперешнее материальное положение таково, что я совершенно не в состоянии возвратить аванс в скором времени. В ближайшие десять дней я сумею Вам сообщить определенный срок, когда я смогу это сделать.

В заключение я бы хотел Вас попросить обсудить мое предложение о написании пьесы о юном Пушкине.

Хотя я не надеюсь на успех моего предложения, все же я должен его сделать.

Впервые: Воспоминания. С. 480.

Печатается по черновому автографу: РГАЛИ, ф. 2124, оп. 1, ед. хр. 28, л. 4–4 об.

Шах-Азизов Константин Язонович (1903–1977) – театральный деятель, в 1933–1945 гг. – директор и художественный руководитель Тбилисского русского театра им. Грибоедова, с 1946 г. – директор Московского театра юных зрителей.

{323} А. А. Фадееву.

4 марта 1947 г. Москва.

Александр Александрович!

В двух письмах, которые я написал прежде [1027], я просил Вас принять меня, чтобы иметь возможность поговорить с Вами.

В этом третьем письме я снова обращаюсь к Вам с тою же просьбой – дать мне возможность увидеться с Вами [1028], чтобы сообщить о своей работе. Есть вещи, которые никто, помимо Вас, не может решить.

С тов. приветом Андр. Платонов. 4/III 1947 г.

Тел[ефон] K 19663.

Впервые: Страна философов, 2000. С. 830. Публикация В. Перхина. Печатается по автографу: РГАЛИ, ф. 631, оп. 15, ед. хр. 860, л. 70.

Резолюция Фадеева на письме адресована Л. Субоцкому, которому в ноябре 1946 г. была передана из издательства книга «Вся жизнь»: «Мы договорились с тобой встретиться и решить этот вопрос. Давай встретимся во вторник (29/IV) в 4 ч. дня в ССП и куданибудь спрячемся, чтобы посмотреть [1 слово нрзб]». Остается неизвестным, читал ли Фадеев книгу «Вся жизнь», о чем его просил Платонов. Критик Л. Субоцкий книгу Платонова прочитал внимательно еще в феврале 1946 г. и написал в целом положительную рецензию, некоторые оценки Платонова выполнены с нескрываемым восхищением: «В жанре психологического рассказа А. Платонов не имеет соперников в нашей литературе – его рассказы отличаются высоким уровнем формального мастерства, глубиной и проникновенностью трактовки темы, детальной разработанностью душевных движений. В рассказах Платонова, в его художественном методе всегда живет ощущение неповторимого своеобразия человеческой личности; писатель внимательно, уважительно, проникновенно присматривается к миру мыслей и чувств маленьких и взрослых людей, всегда находит в нем достойное удивления и восхищения и всегда готов радоваться светлому, хорошему, трогательному, скрывающемуся в этом мире». Субоцкий рекомендовал отказаться при публикации книги от двух рассказов – «Юшки» и «Семьи Иванова»: «Что же касается рассказа «Семья Иванова», то рассказ этот, сильно и талантливо написанный, несмотря на так называемый «благополучный конец», производит крайне пессимистическое впечатление, организует сознание читателя не в том направлении, на которое, видимо, рассчитывал автор. По сути дела, это рассказ о крахе и развале семьи фронтовика с явно выраженной идеей неведомости «враждебных сил» мира, разделяющих людей, несмотря на их любовь друг к другу». В 1947 г. подобных оговорок у Субоцкого уже не было: «Главная причина жестокого поражения, которое потерпел Андрей Платонов в его попытке коснуться важной моральной проблемы, состоит в том, что он совершенно оторвал весь сюжет своего рассказа от конкретной жизни нашей страны. […] Как будто бы нарочито, по какому-то беспощадному умыслу, создает писатель эту атмосферу полной изолированности семьи Иванова от всего окружающего.