Игорь Суриков - Восемьдесят два года жизни в России

В начале 1950 г. я познакомился с профессором (позднее академиком и лидером советской ботаники) А. Л. Тахтаджяном, который пытался привлечь меня к работе на кафедре ботаники. Он дал мне прочитать невыпущенную, но напечатанную книгу С.С.Хохлова об апомиксисе (способ размножения растений семенами, но без слияния женской и мужской половых клеток). Я стал посещать ботанический кружок, заинтересовался систематикой растений. На третьем курсе я даже получил стипендию имени крупного российского ботаника В. Л. Комарова. В начале года наш дом в Терийоках был продан за 50 тысяч рублей. Произошла очередная смена жизненных ориентиров семьи. Весной мое увлечение Т.Л. прошло. Летом я ездил на практику в заповедник «Лес на Ворскле» в Белгородской области. В конце октября я поехал в агитпоход по Ленинградской области. Помню, как сел в темный вагон пригородного поезда на Варшавском вокзале Ленинграда. Познакомился с членами агитбригады и среди них с Кирой Кузнецовой, студенткой 4-го курса биофака. Мы доехали до станции Толмачево, оттуда плыли пароходиком вниз по реке Луге. Посетили ряд деревень. К концу похода я влюбился в Киру, как оказалось, на всю жизнь. В Ленинграде был у нее на дне рождения. Новый год встретил с Кирой в Летнем саду.

С конца 1950 г. я почти прекратил ведение дневника. Частично письменный дневник мне заменили фотографии. У меня появился фотоаппарат «Зоркий», я сам проявлял пленки и печатал снимки. Думаю, что прекращение ведения дневника связано не только с занятостью фотографией, но и с бурными событиями тех лет, не оставившими места в моей душе для спокойных размышлений о жизни. Именно в эти годы была моя женитьба, рождение детей, начало психического заболевания Киры, переезд в Минск, мой поворот к настоящей генетике, защита кандидатской диссертации, возвращение в Ленинград, появление первых печатных работ, попытка освоить чуждую для меня область генетики раковых клеток, политическое взросление под влиянием оттепели, и многое другое.

К весне 1951 г. я вернулся на кафедру генетики и селекции ЛГУ, уйдя из группы ботаников. Кира ездила на преддипломную практику в совхоз «Караваево» Костромской области. В конце лета я побывал у своего руководителя В. С. Федорова, доцента кафедры генетики и селекции ЛГУ, на биостанции Университета в городе Сестрорецке, пригороде Ленинграда. Осенью 27 октября мы с Кирой сыграли свадьбу, сначала с друзьями и товарищами на Кириной старой квартире около площади Льва Толстого, а потом с моими родственниками на Рылеевой улице, 21. К этому времени мои родители обменяли нашу старую 17-метровую комнату в квартире 54 с доплатой на большую комнату в соседней квартире 53, которую можно было поделить перегородкой на две комнаты. Это мы с папой сделали. У нас с Кирой получилась маленькая восьмиметровая комната.

В 1952 году Кира окончила Университет и стала работать в Городском лекционном бюро на Малой Садовой улице. Весной 1952 г. я начал работать по дипломной теме у В. С. Федорова в Сестрорецке, занимаясь клонированием и изоляцией колосьев ржи. Однако за какую-то провинность (кажется, я прогулял момент начала изоляции) Федоров отстранил меня от работы. Некоторое время я пытался акклиматизироваться у другого сотрудника кафедры генетики и селекции Университета Я. С. Айзенштата по генетике гороха, но потом Федоров снова взял меня к себе на тему по генетике окраски цветка у льна. Я собрал цифры расщеплений в Старом Петергофе, на новой базе биофака. В это время я начал знакомиться с настоящей генетикой, сведения о которой нам сообщал Федоров под видом критики менделизма-морганизма. По-существу, именно он стал моим и не только моим учителем в области генетики.

С окончанием Университета в 1953 г. закончилась моя юность. Это совпало с годом серьезных перемен в жизни СССР. В марте 1953 г. умер Сталин. Страна начала приспосабливаться к жизни без вождя. В конечном счете, это привело к радикальным переменам во многих областях, в том числе и в науке. В моей биологии постепенно стали восстанавливаться нормальные взгляды на генетику. Для меня это означало освоение научных генетических представлений и мое превращение в серьезного научного работника. Вместе с тем это было время становления моих взрослых политических взглядов. Дневника в те годы, я, к сожалению, не вел, но воспоминания об этом времени все еще свежи в моей памяти.

Этот период моей жизни совпал с периодом оттепели Н.С.Хрущева. В стране были предприняты попытки осуществить либерализацию режима советской власти. Репрессии сталинского времени были осуждены. Из концентрационных лагерей выпустили многих арестованных людей, оправданных за отсутствием улик в надуманных преступлениях. В стране стало несколько больше свободы слова и мнений, хотя власть осталась в руках партийной верхушки.

В апреле 1953 года я отлично защитил на кафедре генетики и селекции Ленинградского Университета дипломную работу по анализу расщеплений второго поколения гибридов форм льна, различающихся по окраске цветка. В.С.Федоров поручил мне проверить данные И.М. Полякова по опылению растений смесями пыльцы. Дело в том, что в это время некоторые исследователи доказывали возможность получения гибридов, совмещающих признаки двух опылителей. Это явление получило в мичуринской биологии название многоотцовости. Данные моей дипломной работы не подтвердили существования этого явления. Оппонентом была сотрудник кафедры H.A. Чуксанова. Университет я закончил с отличием при двух четверках в дипломе, по общей селекции и зоологии беспозвоночных. Осенью меня приняли в аспирантуру при кафедре генетики и селекции к профессору Н.В. Турбину. Он дал мне тему с мичуринским уклоном по изучению влияния условий выращивания на признак самофертильности ржи (завязываемость зерновок в колосе при принудительном самоопылении с использованием бумажных изоляторов). Моя жена Кира поступила в аспирантуру на ту же кафедру к профессору-цитологу П.В. Макарову.

Летом 1954 г. я работал в Старом Петергофе по теме диссертации. Получил данные, которые попытался интерпретировать в духе роли изменяемых условий среды в определении признака самофертильности. Именно так я сделал свой первый отчет о проделанной работе на кафедре. В июле-августе мы вчетвером, отец, мать, я и Олег ездили в путешествие на купленном на деньги, вырученные за нашу дачу в Зеленогорске, Москвиче по маршруту Ленинград-Луга-Псков-Пушкинские Горы-Харьков-Ялта и обратно Москва-Торжок-Ленинград. 24 февраля 1955 г. в клинике Отто на Васильевском острове у нас с Кирой родилась дочь Оля.

Опыты 1955 г. убедили меня в возможности объяснения полученных ранее данных нечистотой изоляции колосьев ржи. Это сначала повергло меня в уныние, но потом я стал нащупывать реальные подходы к теме по самофертильности. В это время начался мой поворот к настоящей генетике. Я помню, как мучился над рефератами по генетике в Реферативном журнале, не понимая их. Однако после штудирования «Курса генетики» Синнота и Денна, который дал мне доцент Федоров (он сохранил эту книгу, как и ряд других, в период, когда это было небезопасно), а также других книг и статей, стал понемногу разбираться в генетике. Позднее я даже стал внештатным референтом Реферативного журнала. Возможно, что некоторую роль в моем повороте к генетике сыграл приход на кафедру генетики и селекции на место Турбина профессора М. С. Навашина. Турбин перешел в Минск, где был избран академиком АН БССР и назначен директором нового Института биологии. Меня Турбин оформил аспирантом кафедры генетики и дарвинизма Белорусского Университета, хотя фактически я оставался жить и работать в Ленинграде. Летом мы всей семьей снимали дачу в поселке Мартышкино, рядом со Старым Петергофом под Ленинградом.