Ирина Волкова-Китаина - Жили-Были в России и СССР

В марте 1970-го года, когда мне было 29 лет, а моему сыну Григорию 11, я перешла из газеты на Ленинградское телевидение. Редакцией информации руководил прекрасный журналист Николай Петрович Добровольский, оправдывающий свою фамилию. Он мне предложил поработать на всех майских праздниках, затем взять отгулы. Вместе с выходными получилось 10 дней. Я решила провести их в Старом Рахино. Моя мама созвонилась с дядей Сашей, сельским кузнецом, бывшим мужем бабушкиной сестры Евдокии. После её смерти он был женат уже третий раз, но не порвал связей с нашей роднёй. Мама с Гришей поселились у него. Я приехала через две недели в разгар лета. Шофёр высадил меня на развилке, показал на плотно утоптанную среди полей ржи дорогу. Я шла по ней, как по ожившей картине русских художников. Домов ещё не было видно, но вскоре состоялась первая встреча с одним из бабушкиных рассказов. Внизу от дороги, в тени крутых берегов, открылось озеро. Вода в нём бурлила, как кипяток в кастрюле. «Чёртова кухня!» – узнала я, а вслед за ней увидела и милые бабушкины сопки. Её любимые ландыши уже отцвели, но под их парными зелёными листьями краснела земляника. Видимо, за ней шли с маленькими лукошками две девочки. Я спросила, где дом кузнеца.

– А вон! – ответили мне. – Из него как раз выходит Гриша Туманов!

Господи, это мой Гриша! – я обрадовалась сыну, а что его назвали Туманов, ничуть не удивилась, ведь бабушкину родню в селе называли Тумановы. Куда больше я удивилась, когда я и мама принесли домой корзину грибов, и жена дяди Саши мне сказала: «А на днях Григорий нам из леса ещё и тетёрку принёс. Поймал голыми руками!»

Бабушкины сёстры и она сама с удивительной для меня гордостью говорили: «Наш папа был подкидыш!» – Его подкинули младенцем в Новгороде, в генеральскую семью, где были свои дети. Подкидышу дали имя Никита Иванович Тихомиров, оставили в семье, но происхождения его не скрывали. В юности он проявил интерес к коммерции. В конце XIX-го века в Крестецком уезде Новгородской губернии широко развилось художественное ремесло под названием «Крестецкая строчка». Белые, похожие на кружево, вставки в одежду, в скатерти, бельё выполняли в пяльцах иглой с отломанным концом. Заказы на них поступали из разных мест России и других стран. Почти в каждом доме женщины уезда занимались этим ремеслом и получали от него хорошие деньги. Молодой Никита Тихомиров брал в Крестцах заказы на строчки, развозил их по сёлам и деревням, а потом готовые изделия отвозил в контору.

Маша Тихомирова. Фотоателье г. Крестцы. 1912 г.

Приёмные родители в самом начале его коммерции купили ему коня с кожаной повозкой и большие чемоданы. Позже он купил на зиму и сани, завёл себе кучера и разъезжал по уезду. Родиной строчки являлось село Старое Рахино. Никите понравилась в селе девушка Паша. Он пришёл свататься к её родителям Василию и Марфе Тумановым. Они имели всего двух детей: сына Николая и дочь Прасковью. Небольшая по тем понятиям семья жила в одноэтажном, но просторном доме, скромно стоявшем на сельской площади немного наискосок от церкви. В 1970 году он там же крепко стоял. Я и Григорий его видели. Марфа и Василий хотели выдать дочь за кого-то местного и отказали жениху. Тогда он поехал с невестой в расположенный неподалёку от Старого Рахино женский монастырь, где родная сестра Марфы была игуменьей. Она благословила молодых, и Тумановы сыграли им свадьбу. Вскоре у Тихомировых родился сын Пётр, потом дочь Мария – моя бабушка, и за ней третья дочь – Паруся.

Маша, Петр и Прасковья Тихомировы. Фотоателье г. Крестцы. 1914 г.

Книги известной петербургской писательницы Ирины Волковой-Китаной можно заказать в интернет-магазине

Никита Тихомиров построил на сельской площади свой дом. Он был намного больше дома тестя, рассчитанный на растущую семью, двухэтажный, с железной крышей, навесом над входом, без резных украшений, но с большими окнами и строгими наличниками по примеру других строившихся в селе домов. Когда я увидела его, у него сохранились на двухэтажных верандах гнутые на углах стёкла, характерные для стиля модерн. В этом доме и росли моя бабушка, её братья и сёстры. Детей у Тихомировых было шестнадцать. После трёх войн, революции и репрессий осталось пять сестёр. Они были очень дружными и вместе со своими мужьями, детьми и внуками составляли единую большую родню. Бабушкиных сестёр мой сын помнит. Это его двоюродные прабабушки: Прасковья, Анна, Зинаида и Вера Никитичны, но он и я называли их тётя Паруся, тётя Нюра, тётя Зина и тетя Вера. Всё они, кроме моей бабушки, обучались грамоте в земской школе Старого Рахино. Бабушка два года ходила в церковно-приходскую. Там она научилась читать, освоила два действия арифметики, выучила Библию Ветхий и Новый заветы и решила: этого достаточно. Она любила ухаживать за коровой, готовить, накрывать стол для большой семьи, ходила в Народный дом на танцы и даже играла в народном театре. Больше всех тянулась к образованию её сестра Паруся: после земской школы она училась в Петрограде на двухгодичных учительских курсах. На их базе позже был основан Педагогический институт имени Герцена. Всю жизнь Прасковья Никитична любила русскую литературу. Вот одно её воспоминание из 1910 года, фактически из её детства, связанное с литературой: «Наш папа выписывал всякие печатные издания. Раз раскрываю “Ниву” и вижу в траурной рамке портрет Льва Толстого. Я уже читала “Войну и мир”, “Казаки”. Он был мой самый любимый современный писатель. В слезах я побежала в церковь к нашему попу отцу Андрею Ильменскому. С его дочерью Машей мы были близкие подруги и не раз говорили о Толстом. Маша, также как и я, обожала его. Отец Андрей был просвещённым человеком, я считала: он поймёт моё горе. Но когда я вбежала в храм, то решила лучше поделиться с моим духовником и бросилась к нему в ризницу. “Отец диакон, отец диакон!” Он: “Панюшка, что случилось, дитя моё?” Я: “Отец диакон, Лев Толстой умер!” А дьякон: “Ерунда! Не плачь, Панюшка. Пустяшный был человек”. Понятно, почему дьякон так сказал. Прасковья Никитична, наша тётя Паруся, этот случай вспоминала нам, внукам, не раз и в конце всегда напоминала о рассказе Куприна «Анафема», написанном им в Гатчине по реальному событию. Во время анафемы Льву Толстому протодьякон Гатчинского собора Амвросий (прототип героя Куприна) пропел громогласно на весь собор не анафему великому писателю, а Аллилуйя, т. е. Слава Толстому! Думаю, Прасковья Никитична рассказывала эту историю и своим ученикам, когда преподавала литературу. Во время учёбы ещё в земской школе Старого Рахино она была влюблена в своего учителя истории и литературы Алексея Евгеньевича Гоголева. В 1914 году её возлюбленный, её старший брат Пётр Тихомиров и десятки мужчин Старого Рахино ушли на Первую мировую войну. На прощание Петя сфотографировался в Крестцах с двумя своими сёстрами Марией и Прасковьей. Фотография в моей семье хранится уже сто лет. На ней Петя в форме солдата, моя бабушка в белом платье со вставленными строчками, выполненными её руками, а тётя Паруся в жилетке с меховыми вставками на груди, модными в 1913-14 годах и сейчас в 2013-14.