Алексей Кара-Мурза - Знаменитые русские о Риме

«Приехавши в Рим, мы очень скоро познакомились там со всеми русскими пенсионерами; но что я говорю! Нам и не надо было с ними знакомиться, даже Гальберг и Щедрин, с которыми мы никогда ни слова не говорили и они нас первый раз в Риме только лично узнали, через пять минут были так знакомы, как будто мы были с ними знакомы с малолетства… Мы начали нашу жизнь в Риме очень приятно. За несколько времени сговорилось нас пять человек: Гальберг, Щедрин, Басин, я и брат и сделали маленькое путешествие по Альбанским и Тускуланским горам… Недели в полторы сделали маленькое путешествие в Тиволи… Карл потому к Вам не пишет, что остался на несколько времени в Тиволи и пишет с натуры…»

Выбор молодым Карлом Брюлловым Тиволи понятен: горы, водопады, древние храмы и руины дворцов-вилл Адриана и покровителя искусств Мецената, великолепный ансамбль виллы кардинала д' Эсте (XVI в.) – все это делало Тиволи воплощенной мечтой любого художника.

В Риме К. Брюллов был представлен неформальному наставнику русских художников в Риме – известному историческому живописцу и ректору Академии Сан-Лука Винченцо Каммучини, а также стал брать уроки скульптуры у знаменитого датчанина Бертеля Торвальдсена. В соответствии с программой командировки он в течение многих месяцев исправно занимался копированием фресок в Ватикане. В те дни он писал отцу:

«Папенька! Если хотите знать, где я с десяти часов утра по шесть часов вечера, посмотрите на эстамп Рима, который у нас висел: там увидите маленький купольчик Св. Петра, первый дом по правую руку или по левую – это называется Ватикан…»

Об обстановке в своей мастерской Брюллов сообщал следующее:

«В моей мастерской находятся: Аполлон Бельведерский, Венера Медицейская, Меркурий Ватиканский, торс Бельведерский, нога Геркулеса ( правая ) и голова Аякса. Какое приятное и полезное общество!»

Брюллов полагал, что для того, чтобы самому создать что-то достойное, надо, по его словам, «пережевать 400 лет успехов живописи». Среди художественных образцов его более всего увлекали Рафаэль, Рубенс, Рембрандт, Веласкес, Тициан и, как многих романтиков его времени, болонский маньерист Гвидо Рени.

В 1823 г. Брюллов закончил первую крупную самостоятельную работу – картину «Итальянское утро». По поводу этой переправленной в Петербург картины Общество поощрения художников ответило Брюллову:

«Прелестное произведение сие пленило равно всех членов Общества… Что всего более радует комитет Общества, то это то, что ваш первый труд вне отечества доказывает ясно те великие надежды, кои Общество вправе иметь на вас впоследствии и кои без всякого сомнения вы совершенно оправдаете…»

Впоследствии эта картина стала украшением Петербургской художественной выставки 1825 г.; ее особо отметил один из зрителей – А. С. Пушкин. Члены Общества поднесли «Итальянское утро» в подарок императору Николаю I, который, по свидетельству очевидцев, поставил ее на стул в своем кабинете и подолгу любовался, стоя перед нею на коленях.

Исследователь творчества Брюллова, Г. К. Леонтьева, писала о брюлловском переживании Рима:

«Природа и жизнь во всем многообразии проявлений вторгаются и в душу Карла, и в его искусство. Ему, словно вырвавшемуся из стен обители послушнику, жадно и страстно хочется всего – узнавания новых людей, знакомства с многоликой, итальянской и иноземной, художнической братией, с их работами. Ему хочется ходить по Риму, ездить по Италии, часами разговаривать в кафе Греко, прибежище всех художников и поэтов, за стаканом вина… Ему хочется любить и работать. Больше всего – работать. Все годы в Италии он живет такой напряженной жизнью, что диву даешься, как на все это хватало его сил. Иногда он срывается и сваливается в постель то с лихорадкой, то с мучительнейшими головными болями…»

Покровителем Брюллова в Риме стал князь Григорий Иванович Гагарин – русский посланник при Тосканском дворе, выполнявший дипломатические миссии и в Риме (а после смерти русского посла в Риме А. Я. Италинского занявший его место). В римском доме Гагариных (как и в других «русских салонах» – у княгини Зинаиды Волконской, у графини Юлии Самойловой, у братьев Тургеневых) собирались представители русской колонии в Риме и именитые путешественники, ставились домашние спектакли. В постановке «Недоросля» по Фонвизину Карл Брюллов выступил не только как автор декораций, но и как успешный исполнитель сразу двух ролей – Простакова и Вральмана. (Роли в этом спектакли исполняли все члены семьи Гагариных, а также русские пенсионеры Академии художеств – К. Тон, С. Гальберг, С. Щедрин, П. Басин, брат Брюллова – Александр.)

В Риме Брюллов почти ежедневно посещал расположенные у Испанской площади «Caffe Greco» (это кафе на Via Condotti, 86, имеющее двухсотсорокалетнюю историю, сохранилось до наших дней) и не менее популярный в интернациональной среде художников трактир «Lepre» («Заяц»). В летние месяцы ездил с друзьями в Неаполь, на осликах поднимался на Везувий, путешествовал на лодке по окрестным островам.

По возвращении в Рим с Брюлловым произошла неприятная история, сильно повредившая ему в общественном мнении: одна из его молодых поклонниц, француженка Демулен, приревновав Карла к русской графине, подъехала как-то в наемной карете к берегу Тибра, расплатилась с кучером, сняла шляпку и шаль и бросилась в Тибр с Понте Молле. Сын Г. А. Гагарина, молодой князь Григорий Григорьевич Гагарин, начинающий художник и ученик Брюллова, вспоминал:

«Это происшествие наделало в Риме много шума… Приближалось лето… Мы ‹семья Гагариных› собирались переехать в Гротта-Феррата ‹вилла в окрестностях Рима›… Чтобы извлечь Брюллова из того затруднительного положения, в какое он попал по своей собственной вине, мои родители предложили ему уехать вместе с нами на некоторое время за город. Он понял, что отдых среди чудной природы, совмещенный с правильной жизнью в семье, пользующейся общим уважением, может благотворно повлиять на его потрясенную душу и что новая жизнь поможет ему восстановить себя в общественном мнении, – и принял наше предложение».

Г. Г. Гагарин (в 60-70-е годы он станет вице-президентом Санкт-Петербургской Академии художеств) оставил воспоминания о совместных прогулках с Брюлловым по окрестностям Рима:

«Сколько раз, таща наши краски и складные стулья, ходили мы с Брюлловым, изучая: он – как маэстро, я – как ученик – то старую заброшенную кузницу, то мадонну, вделанную в узловатый ствол дуба, то чудные, большие зонтичные листья… В этих-то прогулках он посвящал меня в тайны колорита, объяснял мне то, что я чувствовал, не отдавая себе отчета. Однажды, рисуя нарядные листья, свесившиеся в воду на берегу ручья, он начал словами анализировать их красоту и кистью передавать цвета и оттенки, прозрачность вод и все бесконечно мелкие вариации световой игры природы. Все это он передавал с таким глубоким пониманием, таким увлечением и правдой, что казалось, словно вы слушаете физиолога, живописца и поэта вместе. Урок Брюллова был для меня как бы откровением, – с тех пор я понял, что в прелестях природы скрывается не только интерес невольного наслаждения, но и интерес разума».