Дмитрий Арбузов - Уральская Обь

Вскоре низина заканчивается, дорога поднимается в сопку, неожиданно начинает вести лиственничным редколесьем по низкогорью, оставляя реку шуметь в стороне. Под ногами нет и признака болот – только сухая каменистая почва. Лишь в одном месте, в районе озера Оник-Ты, мы выходим к болоту, но и его вездеходка старательно обходит стороной, задевая лишь край, и край этот, представляющий собою разъезженные канавы, на удивление тоже оказывается сухим. Там, где повыше, сильная засуха уже даёт о себе знать.

Вскоре мы покидаем зону леса, и дорога устремляется к бесконечным тундровым просторам, выносит нас на пологий водораздел между реками Малая Хараматолоу и Бур-Хойла. Отсюда уже видны призрачные контуры гор Пятиречья. В течение полутора часов интенсивной ходьбы в сторону этих гор по раскалённой, дышащей жарой елани [1] Елани – отлогие предгорья или поляны, безлесные или редко облесённые. – Прим. авт. , мы не встречаем ни капли воды: всё, даже ямы – сухое. Когда выходим, наконец, к ручью – притоку Бур-Хойлы, я уже не в состоянии себя сдержать. Как есть, только скинув ненавистные сапоги, падаю в воду и лежу, пью, пью, пью… Жара такая, что даже после столь радикального метода борьбы с ней полностью мокрая одежда на тебе высыхает минут за пятнадцать.

К середине дня дорога приводит нас к реке Бур-Хойле – широкому потоку, русло которого украшено красно-бурыми метровыми валунами. Даже сейчас, в небольшую воду, без страховки какой-нибудь палкой, пересекать эту реку с грузом за плечами опасно. Оступись, и ты окажешься сразу в воде, которая в следующий миг тебя уже «понесёт». Вот чем чревата непогода: реки, даже небольшие, всего то в несколько метров шириной при нормальном уровне воды, быстро разливаются, а при продолжительных дождях становятся клокочущими рыжими потоками – вода поднимается и вдвое, и втрое, а на Курилах и в семь раз. Течение тащит по дну большие камни, удары друг о друга которых хорошо слышны, и тогда нечего и думать о переправе, приходится ждать день, два, пока вода спадёт, или уходить в верховья искать удобное место брода там. Всё это, конечно же, требует времени и продуктовых запасов, поэтому я и рассчитывал, ориентируясь на непогоду, уложить путешествие, которое по-хорошему можно реализовать недели за две с половиной – три, в месяц. Учитывая такие перспективы можно смело заключить, что пока с комарами – это нам даже везёт. На крайний случай – время продолжительных дождей, – у нас припасена верёвка, использование которой наивно подразумевает пересечение бурных рек со страховкой… Надеюсь, эти двадцать метров не понадобятся.

В горах есть одно правило: если встаёшь на ночлег, по мере возможности не делай это перед рекой, которую тебе предстоит пересечь. Погода в горах явление капризное, за пару часов она может измениться до противоположной, особенно на отрогах Полярного и Приполярного Урала, где выпадает до полутора тысяч миллиметров осадков в год. Поэтому, не задерживаясь, переходим Бур-Хойлу и только потом останавливаемся на коротком рубчике травы между зарослями карликовой берёзки и рекой – только здесь можно было поставить палатку. Таким образом, оказываемся на краю местности, имеющей название урочище Хойла-Ди – на своеобразном, значительном по площади «острове», омываемом с двух сторон всё той же Бур-Хойлой, одно из русел которой мы только что перешли, а до второго ещё предстоит пройти около километра. Леса в округе нет, высота – двести пятьдесят метров над уровнем моря. Неподалёку торчит всего одно деревце, и больше взгляд ни на чем не задерживается – местность свободно просматривается во все стороны. Костёр топим высохшими кустиками берёзки, измусоленными и перекрученными половодьем, сохраняя общий тонус методом «мокрой одежды»: пока с тебя течёт в три ручья, комары не сильно кусают. По плану у нас задуман осмотр красивого ущелья в верховьях реки Лёкхойлы и восхождение на Пайер – высшую точку Полярного Урала с отметкой 1499 метров. Решаем начать это маленькое предприятие ближе к закату, когда солнце в небе уже не будет палить так нещадно, а до этого времени отправляемся к очередным останцам, красующимся на юго-востоке. До них от лагеря около километра.

Честно говоря, я обожаю останцы даже может быть больше, чем сами горные вершины. Они для меня – горы в миниатюре. Никогда не повторяются, что делает путешествие к ним захватывающим. Направляясь к останцам, я всегда уверен, что увижу нечто необычайное. Поэтому стараюсь их не пропускать. Каждое посещение этих геологических памятников очаровывает. Так случилось и на этот раз – останцы были похожи на грибы неправильной формы, вершинки которых обветрены ступенчато или закручены спирально. Мы разложили дымокур из «початков» хрустящего, как печенье, мха, и некоторое время осматривали и фотографировали группу с разных сторон, то и дело прячась от насекомых в дыму, а потом прошли ещё дальше, метров на двести вперёд, к ярко выраженному каменному «грибу», на вид – типичному боровику, правда, двухметрового роста, и только после этого повернули обратно. Интересно, что под одним из останцев мы обнаружили углубление от костра – кто-то здесь, на продуваемой со всех сторон тундре, хоронился от непогоды, прижимаясь вплотную к холодной каменной стене. Сегодня нам это кажется весьма необычным, даже забавным.

В лагерь возвращались другим путём. От останцев сразу спустились к Бурхойле и стали подниматься вдоль неё. На всякий случай я прихватил с собой спиннинг, и как же обрадовался, когда наткнулся на плёс с охотящимся за комарами – играющим хариусом. Через пять минут мы уже были с рыбой, но больше так ни одной и не попалось, как только я не мучил блесну.

Приятно поужинав в лагере и отдохнув часика два, дождавшись, пока комары хотя бы немного рассосутся, мы вышли в сторону Пайера. До него по прямой от лагеря семнадцать километров.

О, это оказался непростой отрезок путешествия! Сначала мы несколько километров поднимались по горной тундре до пасти широкого ущелья – крупного озера с расположенным по другую его сторону одиноким балком, – откуда начинает грозно шуметь Лёкхойла. Затем началось скопление морен с обледенелыми озерами между ними – здесь мы старались передвигаться по снежникам. Запомнилось несколько впечатляющих картин: оставленная позади тундра – переливчатые, дугообразные зеленовато-рыжие полосы, стремящиеся, припадая низко к земле, слиться в одно целое к горизонту; водоём с торчащими оттуда глыбами льда и каменная «дорога» между двух озёр, временами прерываемая узкими промоинами. На тринадцатом километре от лагеря путь затруднился россыпями камней и ставшим ощутимее подъёмом. На этом участке мы долго пробирались вдоль илометрового по протяжённости озера, противоположный берег которого крут и обрывист. В озере залегают тёмными чудовищами ледяные напластования, а поверхность водоёма тревожно позвякивает множеством скопившейся на ней ледяных сосулек. Ближе к концу озера края ущелья заметно придвинулись, вплотную нависли над нашими головами, и с очередной «площадки» отрылась дорога на восхождение – гряда, сочащаяся потоками, устеленная скальными плитами и хаотично утыканная башнеобразными выходами коренных пород, в целом подобная гигантской разрушенной ступени, предваряющей путь в неизведанное. На вершине этой ступени нас встретило ещё одно озеро, суровое и грандиозное, опоясанное скалами. Из воды поднимаются крупные камни, по поверхности дрейфуют глыбы льда, упавшие с высоты, а ещё выше, над густой свинцовой гладью, взметнулась ввысь восьмисотметровая стреловидная стена Пайера, по которой, начиная от самой вершины и заканчивая озёрной поверхностью, протянулся гигантский снежник с трещиной посередине, подобный распластанной шкуре змеи, обвившей и стиснувшей скалу. К стене примыкает гряда, поджимающая озеро с запада и преграждающая дальнейший путь. Она – горная граница Европа – Азия, наша следующая точка отсчёта. Вид гряды неутешителен – впереди сплошная полоса рыжих уступов, куртина снежника через неё и выше всей этой головокружительной картины – россыпи гигантских глыб по жутковатого вида склону. Другой конец гряды упирается в противоположную сторону ущелья и сразу же становится неприступным. Да, окидывая взглядом окружающий ланшафт, можно смело сказать, что суровее места на Урале я ещё не видел. Даже с ландшафтами Приполярно-Уральской Долины Смерти не сравнить. Где-нибудь на Тянь-Шане, в Забайкалье или Камчатке познакомиться с подобным пейзажем не составляет труда, но здесь… Не думал, что такое возможно.