Миша Бастер - Ньювейв

Опять же причиной, по которой на какое-то время ретро- и рок-эстетика отошли на второй план, стало появление новой мощной волны эйсид-хауса и попыток организации рейвов и клубов. Все эти новации шли через западное влияние, обрушившееся на советское пространство после августа 91-го. И поскольку немалое количество контактов находилось в области творческого андеграунда, питерские группы не остались в стороне от этих новых движений. Африка, активно наладивший связи с Кейджем, Брайном Ино, опять же Густав, который привез из Германии ди-джея Вестбама, с которым познакомился еще в Риге в 1987 году. Все это давало возможность Тимуру Новикову шутейно заявлять, что именно он придумал рейв в России. Особенно после того как питерские группы провели сначала в ленинградском, а затем и московском планетарии «Гагарин пати», и столица узнала о новинках.

М. Б.Здесь, вне всякого сомнения можно признать неоценимый вклад ленинградцев в становление подобной эстетики, но… Думаю, что прям уж новинками такими можно было одарить какое-нибудь студенчество, но не московские неформальные мирки. И дело не в том, что «эйсид мероприятия» проводилось у нас еще накануне 90-го года. Они все равно не имели никакого особого резонанса и оставили на память презабавнейшие артефакты в виде плакатов. Но еще с первой половины 80-х существовал плотный обмен информацией между городами, впрочем, и совместные эксперименты тоже были. Как нойзовые, так и близкие к хаусу. Тех же Юры Орлова, «БПР», «Видов рыб» и, конечно же, «Новых композиторов». Они просто не вели к проведению каких-то масштабных танцевальных программ в стране, где население отрывалось под итало-диско (смеется).

Просто становление клубной культуры в Ленинграде, не обремененном такими условиями, как в Москве, происходило несколько быстрее и легче. Чему живой пример та же «Фонтанка 145» и долгожительство ваших клубов. В целом не хотелось бы увязать в этих «спорах» о какой-то «конкурентности» между двумя городами. Тем более что взаимоконтакты, как и кадровые перемещения, не закончились и сейчас.

В. П.Да, об этом можно долго спорить, к тому же об этом времени не так давно вышла книга Гооса, но естественно, в Москве тоже зарождалась клубная жизнь. И я по приезде познакомилась с Леней Морозовым, который привел меня в клуб к Друбич, где я встретила множество старых знакомых и с удивлением обнаружила, что клуб ориентирован не только на неформалов, но и на «золотую молодежь» типа Кристины Орбакайте. Навещала я и Свету Викерс, открывшую «Эрмитаж». В какой-то степени новая эстетика окончательно подкосила старую, выражавшуюся в так называемом «русском роке».

Мне кажется, что начало девяностых сопровождалось боле интенсивными перемещениями из Питера в Москву, чем в 80-е, и в результате этих перемещений я оказалась на Петровском бульваре, где Саша Петлюра организовал мощнейший сквот, где собрались участники старых движений и тусовщики с Тишинского рынка. Здесь опять же можно усмотреть очередной подъем винтажной стилистики с налетом декаденса, которая у нас озвучивалась и визуализировалась группой «Колибри» и замечательной художницей Беллой Матвеевой. Мне же тогда очень хотелось реализовать себя в кино, и на этой почве мы сошлись с Комаровой, делавшей в то время боди-арт, и которая тут же накрутила проект, вплоть до привлечения Савелия Крамарова.

И вот в компании с Ольгой Тобрелутс и девочек из «Пепси» мы прибыли в столицу в поисках бюджета на кино. Тогда же с нами был уже получивший свое первое признание за ди-джейские заслуги Леша Чернорот, более известный как Компас-Врубель, который жил в Питере на «Фонтанке, 145» и часто приходил к нам столоваться. Мы приехали в Москву, где мне трижды назначал встречу Годар. На первую встречу я опоздала, на вторую тоже, а третью, отдадим должное историческим реалиям, он мне не назначил. Я тогда дико комплексовала, разрываясь между тусовками и делом. При этом не было никакой возможности отлынуть от этого обвального бесцельного прожигания молодости, которое творилось тогда в Москве повсеместно. В этом была категоричная разница между московскими клубами и питерскими, которые были более приватными и более нацелены на формирование эстетского общения очень непростых людей.

Потом, где-то в 93 году, мне уже давали деньги на фильм, но как-то рядом не оказалось надежной команды единомышленников, которые разбрелись по рейверским площадкам, и, не найдя в себе моральных сил взяться за съемки в одиночку, я вернулась в Питер. Где клубная система была иной и позволила создать новое пространство под новую электронную музыку: джангл, техно. Все это было в новинку и объединило прошлое и нынешнее поколение. Участвовали Лена Попова, Бумер, Кефир – все направления были классифицированы и не пересекаемы. И поскольку вся музыка была качественной и продуманной, успех был быстрым и заслуженным. Просуществовало это в достойном виде до 96 года, пока возле Белого дома в Москве населению вежливо не намекнули, что можно далеко не все, что было обозначено в 91-м. За этот период было создано около 53 лейблов, но потом постепенно неформалы стали вытесняться дельцами, которые стали строить все по своим уровням восприятия, – то есть быстро, просто и за небольшие деньги. Вопросы «зачем нам это нужно» стали озвучиваться гораздо чаще, и все движение как коммуникация постепенно угасало, превращаясь в рынок труда. Единственной отдушиной для меня стало радио «Форт», где я и стала директором в 97 году. И в рамках этого проводились фестивали «Форты». Причем изначально это был клуб и радио при нем, и поскольку из всех знакомых я единственная имела хоть какое-то отношение к радио, то ту же стала его директором (смеются).

Было еще бюджетное радио «Россия», от которого работал некоммерческий канал, где я занимаясь администрированием, заполняя эфир творчеством своих знакомых ди-джеев. Существовал он на деньги московских спонсоров и, как это обычно у нас бывает, все это оказалось недолговечным. Но как и в начале всей истории, всех спасал и объединял дачных дух питерского общения, который в настоящий момент превратился в целый культ, на базе которого сейчас произрастает мой новый проект «ПВА», в основе которого лежит дачная и садово-огородная эстетика (смеются). Посмотрим, что из этого вырастет.

А по поводу закономерности перетекания творческих масс между нашими городами… Мы еще давным-давно с Олегом Котельниковым подводили под этот вопрос философскую базу, увязанную с разницей в архитектуре.

Москва, конечно же, имеет спиральную архитектуру, наподобие ракушки, основанную на древнем методе градостроительства. То есть кольцевая оборона, рассчитанная на то, что враг, войдя в город, добирался до центра абсолютно измотанным. Питер же построен по стратегии, которую мы по наивности считаем голландской. Голландцы, пребывая в Японии и Китае, заимствовали эту модель «квадрата» или «клеточки». Так что и Киото, и Амстердам, и Нью-Йорк и Санкт-Петербург построены по принципу пересечения прямых улиц. «Голландское» градостроение, построенное на принципе свободного перемещения было воспринято Петром Первым, и воплощено в жизнь. Это так же отразилось на сознании граждан, и таким образом мы можем обнаружить закономерность и даже целесообразность перетекания представителей достаточно закрытых творческих кружков двух городов.