Азриэль - Высшая мера наказания

– Эс инкна, инкэ… Это он, он!..

И уверенно спросил:

– Это ведь ты был в Аштараке на светло-голубой «девятке»? В прошлом месяце.

Юрий его огорчил:

– Точно не я. В вашей стране не был с мая. А месяц назад я отдыхал у друзей на даче. Ооочень далеко отсюда…

Опер не сдавался:

– Ты, давай, не юли! Я тебя узнал. Причёска, усы.

Узник потрогал щетину:

– Ты им льстишь! Этой растительности без году неделя. Не доросли до усов.

Упёртый опер чуть не заплакал:

– Слушай, ты, урод! Столько гоняюсь за тобой! И в Аштараке тебя видел…

Узник побледнел. Чётко, но тихо уточнил:

– Урод – это ты! Со своими фантазиями не ко мне, а к психиатру сходи.

Опер подскочил к арестованному и замахнулся. Вова остановил коллегу. Что-то резко сказал и тот вышел. Пришел начальник. Это был седовласый армянин, лет шестидесяти, с хитро прищуренными глазами. Он взглянул на «гостя». На чистом русском приказал всем уйти. Потом спросил:

– Может ты голоден? Они тебя в дороге хоть кормили?

Задержанный отрицательно мотнул головой:

– Да нет. Не до этого. Меня отсюда куда?

Начальник спокойно достал пачку сигарет. Предложил пленнику. Тот отказался:

– Не курю. Скажите, что меня ждёт?

Ответ всё прояснил:

– Сперва – тюрьма. Потом в зависимости от обстоятельств. Завтра приедет твой отец и мы решим. До этого никто и не о чём спрашивать не будет. Но скажу, что обвинение серьёзное, а вот доказательств никаких. Так что, пока тебе везёт. Только здесь держать тебя не можем, – слишком опасно. Зря ты пытался сбежать на перевале и… до. Угу. Девушка всё рассказала.

Потом оформил какие-то бумаги и вызвал Вову. Тот забрал документы и кивнул подопечному на выход. За дверью поджидали Вардан и «капитан Авакян». Ночь звёздно подмигнула узнику. Он отозвался:

– Красивое небо! В отличие от земли.

Кто-то из оперов парировал:

– Мрази слишком много развелось. Через полчаса одной меньше станет и на земле чуть лучше…

Белый автомобиль выехал на финишную прямую. Ереванский Централ затерялся в самом конце города, в районе кладбища и свалки. Места были знакомые. Но узник не мог предположить, что там же находятся и людские «отбросы». Для себя он уже всё решил. Если отец не поможет, то он покончит с собой. Решение зрело с момента ареста. Исполнение откладывалось до приезда отца.

«Семёрка» свернула на какую-то разбитую дорогу и завиляла между выбоинами. Дорога к тюрьме никогда не бывает гладкой. Человек оглянулся на луну, которая, возможно, в этот момент отражается в глазах любимой женщины.

Новая жизнь, начавшаяся с предрассветного часа, так и не засияла цветами радуги в лучах восходящего солнца. Не было вспышек, лучей, щебета птиц. Только люди, скрывающие лица. И лица, скрывающие людей. Сотни километров отделяли пленника от того мгновения. А перед глазами какое-то громоздкое здание, окруженное пятиметровой стеной. Освещённое прожекторами и ещё чем-то неразличимым в наступившей ночи. По сигналу автомобиля железные ворота разошлись в стороны и поглотили новую жертву. Конвоиры сдали арестованного тюремной охране и спешно ретировались. В этом месте, на болоте, все чувствовали себя неуютно. В приёмной находились военные, – трое мужчин и женщина. Пожилой майор представился дежурным помощником начальника СИЗо. Он подошёл:

– Ты грузин, что ли? К нам за что?

«Грузин» кивнул на сопроводительные бумаги, перед женщиной-прапорщиком:

– Там написано, что я из Грузии. Но, вообще-то, армянин.

К своему еврейству решил сначала привыкнуть, а уж потом распространяться. Майор повернулся к сотруднице:

– Эси инч одвацова? (Этот по какой статье?)

Та заглянула в документы:

– Таснхиньг аруров… (по 15-100…)

ДПНСИ (дежурный помощник начальника следственного изолятора) бросил арестованному:

– Попытка убийства у тебя. С кем что не поделил?

Ответ прозвучал неохотно:

– Я и сам толком не разобрался. Так уж получилось.

Майор весело произнес:

– Ну, ясно дело! Тоже не виноватый? Овечки здесь часто попадаются.

Он взял со стола бумаги и начал читать. Бесстрастное любопытство сменилось заинтересованностью. Потом вдруг покраснел. Весь как-то перекосился:

– Так это – Ты! Наконец-то! Знаешь, сколько жду тебя? Ашот – это мой зять. Ты в него стрелял! В моих внуков и дочь, – сиротами хотел их оставить!

При таких обстоятельствах трудно удержаться от злоупотребления властью. Майор размышлял. Принятое решение воодушевило его, успокоило. Что-то тихо сказал сотрудникам и вышел.

Ситуация была недвусмысленной. Такого узник, конечно, не мог предвидеть. Как, впрочем, и все события до сих пор. Лишь почувствовал, что жизнь в опасности. Женщина вышла почти сразу за офицером. В распахнутую дверь вошли ещё трое. Уже впятером они набросились на арестованного. Били дубинками, старались попасть в голову. Пленник пытался защитить её руками. Избиение неожиданно прекратилось. Как по команде исчезли дубинки. Послышались громкие голоса и три офицера вошли в помещение. Упитанный полковник что-то зло выговаривал подчинённым. Даже не взглянув в сторону арестованного, приказал всем выйти. Стены коридора были окрашены в грязно-желтый цвет. Узник не сразу обратил на них внимание. Вроде стены как стены. Слегка неровные. В пятнах крови и плоти от размазанных по ним насекомых. В сырых, ржавых разводах.

Мысль о раздавленных ими человеческих судьбах напрашивалась сама собой. Тюрьма, конечно, начинается не с этих стен. И не с главного входа и мрачной охраны. Или майора с его палачами. Она становится темницей тогда, когда замечаешь во взглядах и отношении близких другую непроницаемую стену. После уже ничему не придаешь значения. Тюрьма для тела тоже страшна. И выйдя отсюда на волю, очень трудно будет избавиться от решётки, отделившей человека от всего остального мира. Но сейчас он всё ещё полон жизни и веры. Произошедшее за закрытой дверью осталось в тумане. Впереди ожидали ещё двери, за ними другие и ещё… Узкий коридор выводит в некое подобие холла с полом, выложенным керамическими плитами. Дальше стальная решётка с такой же дверью, изолирующая с двух концов длинный коридор. По обе его стороны находилось множество чёрных дверей. Отсек назывался «боксами» и отделял здание тюрьмы от административного корпуса. Но вначале человек об этом понятия не имел. Его втолкнули в одну из камер боксов. И захлопнули дверь с чернеющим в центре «глазком» для наблюдения. Помещение в четыре на восемь метров было тускло освещено. Вдоль двух стен стояли скамейки, обитые жестью. Узник осмотрелся: