Екатерина Дмитриева - Александр I, Мария Павловна, Елизавета Алексеевна: Переписка из трех углов (1804–1826). Дневник [Марии Павловны] 1805–1808 годов

С дороги Мария Павловна посылает Александру (впрочем, так же она поступает и в отношении к другим членам своей семьи) разнообразные подарки и радостно получает в свою очередь подарки от него. В основном это мелочи, перчатки, гребень, колокольчик, но все это ей безмерно дорого как память, как дорог ей и русский язык, на котором она умоляет писать брата («Это вызвало у меня такую радость, которую я не в состоянии Вам описать, в особенности когда я увидела Ваш почерк и адреса на конверте, написанные по-русски, умоляю, пишите на этом столь дорогом для меня языке так часто, как только вы можете»). Впрочем, этой просьбе сестры Александр не внял.

В дорожных письмах Мария Павловна описывает и впечатления от путешествия: подспудный страх перед великими умами Веймара (Гете, Шиллер, Виланд), с которыми ей предстоит встретиться по прибытии на новую родину, становится, по-видимому, причиной того, что и профессора Дерптского университета вызывают у нее поначалу страшное смущение – им она предпочитает общение с дядюшкой и тетушкой, Александром Вюртембергским и его женой Антонией, которые принимают их в Риге.

В Шнейдемюле, при въезде в Пруссию, молодую чету встречает правящий герцог Саксен-Веймарский Карл Август, выехавший им навстречу. А 9 ноября 1804 г. они совершают свой торжественный въезд в Веймар, где к этому событию давно уже готовились. Впрочем, вопреки общепринятой официальной версии, трактующей въезд Марии как апофеоз, многие отнеслись к нему далеко не однозначно. Так, Август, принц Саксен-Гота, поначалу саркастически сравнил въезд Марии Павловны в Веймар с въездом Помпея и Цезаря в Рим [30]. Вдовствующая герцогиня Анна Амалия, великая устроительница веймарского «Двора муз», в ноябре 1804 г. иронически описывала, как «со смирением и терпением, на последней ступени герцогского дворца, ждала прибытия ее Императорского высочества». Гете, которому было поручено написание «протокольного» стихотворного приветствия Марии Павловне, писать его отказался, передоверив эту «честь» Шиллеру.

Однако обаяние Марии Павловны, которое отмечали многие современники, в сочетании с ее образованностью и тем живым интересом, которое она сразу же проявила к наукам и художествам, позволило ей вскоре завоевать даже и сердца людей, a priori относившихся к ней достаточно предвзято. Все та же Анна Амалия сообщала уже вскоре после прибытия Марии Павловны в Веймар Людвигу Кнебелю: «С великой радостью могу сказать вам, что моя внучка просто клад… Она принесла нам счастье и благословение. У нее полное отсутствие мелочной гордости. Всякому она умеет сказать что-нибудь приятное и чутко понимает доброе и прекрасное. Мужу своему она настоящий друг, и он ее глубоко ценит и любит… Все на нее здесь молятся» [31].

Не только местная аристократия оказалась в 1804 г. под обаянием русской принцессы: с неподдельным интересом и пристрастием к ней присматривались и те, кого она тогда же в письме к брату и матери назвала «тремя капитальными головами» и которых имела все основания опасаться, – Виланд, Шиллер и Гете.

Пожалуй, с наибольшим энтузиазмом сразу же отозвался о Марии Павловне Виланд, тогда же справедливо предсказав, что в будущем она станет продолжать дело Анны Амалии: «Она невыразимо обаятельна и умеет соединить прирожденное величие с необыкновенной любезностью, деликатностью и тактом в обращении. Я благодарю небо, – писал он в письме к соиздателю журнала «Teutscher Merkur» Карлу Августу Беттигеру, – что оно позволило мне жить достаточно долго, чтобы насладиться в свои 72 года восхитительным лицезрением подобного ангела в девичьем обличии. С ней несомненно начнется новая эпоха для Веймара, благодаря своему всеоживляющему влиянию она продолжит и доведет до более высокого совершенства то, что более 40 лет назад начала Анна Амалия» [32].

В более гипотетической модальности, но приблизительно ту же мысль выразил и Шиллер: «Она обладает способностями к живописи и музыке, довольно начитанна и проявляет твердость духа, направленного на серьезные предметы. ‹…› Дурные люди, пустые болтуны и верхогляды не будут иметь у нее успеха. Меня крайне интересует, как она устроит здесь свою жизнь и куда направит свою деятельность. Дай-то Бог, чтобы она потрудилась для искусства» [33]. Впрочем, совсем скоро, в 1805 г., он уже констатирует в письме Генриху Паулусу 1805 г.: «С нашей новой Принцессой к нам действительно прибыл добрый Ангел» [34].

Cтоит еще раз вспомнить обстоятельства появления Марии Павловны в Веймаре, где она и по сей день считается фигурой культовой [35]. Для немецкой литературы это время наивысшего расцвета. Уже появилась Йенская школа, уже ранний романтизм дал, может быть, свои наивысшие образцы (роман «Генрих фон Офтердинген» Новалиса, «Фрагменты» Фр. Шлегеля, «Сердечные излияния отшельника, любителя изящного» Вакенродера), а совсем рядом, в Веймаре, все еще продолжается расцвет веймарской классики, и живы все ее виднейшие представители: Виланд, Шиллер, Гете. Именно в этот Веймар и попадает русская принцесса, быстро понимая, что здесь ей будет отведена не только политическая, социальная, но и культурная роль – не только покровительницы искусств, но и посредницы между культурами [36].

Прибыв в Веймар в 1804 г., Мария Павловна сразу же заняла позицию непредвзятого (а порой и достаточно критичного) наблюдателя веймарской жизни. Город поначалу ей не понравился, она не могла удержаться, чтобы не сравнивать его с блестящим Петербургом, хотя и запрещала себе это делать, иронизируя в письме Александру над высказыванием брата Константина о Веймаре как немецких Афинах. « Немецкие Афины , любезный Братец, есть самый старый, самый грязный, самый уродливый город в мире. Вместе с тем, Господа его основатели допустили огромную оплошность, поместив его словно в дыре». С опаской отнеслась она и к веймарским «эрудитам» (отсюда и любопытство Елизаветы Алексеевны, пожелавшей узнать – см. ее письмо от 16/28 ноября 1804 г., – как Мария Павловна общается с теми, кто прежде ее так смущал). Марии Федоровне она в это время пишет: «Могли бы вы себе представить, любезная Матушка, что Веймар представляет собой невероятную смесь высокого и низкого? С одной стороны эти три капитальные головы (имеются в виду Гете, Шиллер и Виланд. – Е.Д .), необычные люди, каждый из них своей оригинальностью отличен от других и поучителен; далее Герцог, человек, оригинальность которого трудно себе вообразить, он счастлив, когда может придумать бон-мо столь занимательное, что оно способно развеселить его слушателей до слез; Герцогиня образована, любезна, когда узнаешь ее получше, а также достопочтенна и остроумна; герцогиня-мать обладает заслуживающим изумления талантом привлекать к себе и молодых и старых, которые охотно ее посещают и свободно себя у нее чувствуют… С другой стороны, мужчины и женщины, весьма незначительные или и вовсе неприятные… и наконец, в довершение всего, средний сорт людей, движущихся в том направлении, в какое их что-либо или кто-либо подтолкнул и которые проводят время в ротозействе, наблюдая или удивляясь равно интересным людям и глупцам: и это-то и есть Веймар» [37].