Алексей Митрофанов - Владимир. Городские прогулки

Сегодня обо всем этом можно лишь догадаться – настолько изменился дом.

* * *

Напротив (Большая Московская улица, 4) здание, ничем особенным не примечательное. Зато на его месте в первой половине девятнадцатого века стоял дом, в котором проживал изгнанник Александр Герцен, высланный из Москвы за политическую деятельность. Здесь же он провел медовый месяц со своей молодой женой Натальей.

Их свадьба была более чем романтической. Все складывалось против нее. Во-первых, Герцен не свободен, он уже не первый год в политической ссылке. Во-вторых, Александр и Наталья приходятся друг другу братом и сестрой. Пусть и двоюродными, тем не менее одна кровь.

Девушка благоразумно отказывалась. Герцен слал из Владимира страстные письма: «Сегодня ночью я очень много думал о будущем. Мы должны соединиться и очень скоро, я даю сроку год. Нечего на них смотреть. Я обдумал целый план, все вычислил, но не скажу ни слова, в этом отношении от тебя требуется одно слепое повиновение…

<���…> Наташа, божество, мое, нет, мало, Христос мой, дай руку, слушай: никто так не был любим, как ты. Всей этой вулканической душой, мечтательной, я полюбил тебя, – этого мало: я любил славу – бросил и эту любовь прибавил, я любил друзей – и это тебе, я любил… ну, люблю тебя одну, и ты должна быть моя, и скоро, потому что я сиротою без тебя. Ах, жаль мне маменьку. Ну, пусть она представит себе, что я умер. Я плачу, Наташа. Ах, кабы я мог спрятать мою голову на твоей груди. Ну, посмотрим друг на друга долго. Да не пиши, пожалуйста, возражений, ты понимаешь чего. Дай мне окрепнуть в этой мысли. Прощай. Ты сгоришь от моей любви, это огонь, один огонь».

В конце концов венчанье состоялось (впрочем, об этом мы еще расскажем отдельно). Губернаторша прислала невесте огромнейший букет цветов и в дополнение два куста роз. Архиерей поинтересовался, умеет ли молодая солить огурцы. И не поверил, когда та сказала, что умеет. Отец Герцена урезал жалование. Дядя подарил десять тысяч ассигнациями.

И молодожены зажили своим маленьким домом. Александр Иванович писал: «У нас не было ничего, да ведь решительно ничего: ни одежды, ни белья, ни посуды. Мы сидели под арестом в маленькой квартире, потому что не в чем было выйти. Матвей из экономических видов сделал отчаянный шаг превратиться в повара, но кроме бифштекса и котлет он не умел ничего делать и потому держался больше вещей, по натуре готовых: ветчины, соленой рыбы, молока, яиц, сыру и каких-то пряников с мятой. Обед был для нас бесконечным источником смеха: иногда молоко подавалось сначала – это значило суп, иногда после всего вместо десерта… Так бедствовали мы и пробились с год времени. Наконец и отцу моему надоело брать нас, как крепость, голодом; он, не прибавляя ничего к окладу, стал присылать денежные подарки».

Но несмотря на это, Александр Иванович был счастлив. Писал своему другу, архитектору Александру Витбергу: «Что касается до моего дела, более перевода во Владимир ничего нельзя было сделать. Государь сказал: «Я для них назначил срок».

Но теперь что же мне Владимир – угол рая, и ежели человеку надобна земная опора, не все ли равно, где она – на Клязьме или на Эльбе? Я до того счастлив, что мне иногда становится страшно. За что же провидение меня так наградило? Неужели за мои мелкие страдания? В самом деле, как необъятно наше блаженство, даже все эти непреоборимые препятствия исчезли, растаяли от чистого огня любви чистой. Папенька и Лев Алексеевич с первой же почтой писали мир и поздравление, и хотя, кажется, папенька хочет немножко меня потеснить материальными средствами, но это больше отцовское наказание, временное, нежели сердце. Еще раз прощайте. Целую и обнимаю вас».

И в другой раз: «Ну что я вам скажу о себе? Счастлив, сколько может человек быть счастлив на земле, сколько может быть счастлив человек, имеющий душу, раскрытую и светлому, и высокому и симпатичную к страданиям других.

Наташа – поэт безумный, неземной, в ней все необыкновенно: она дика, боится толпы, но со мною высока и изящна. Кстати, я хотел вам написать, она тоже, как вы, не любит смех, никогда не произносит напрасно имя Бога и не любит Гогартовых карикатур. Это напомнит вам нашу жизнь совокупную. А я думаю, подчас вам сладко вспоминать мрачные 1836 и 1837 годы: и в дальней Вятке вы нашли человека, душевно преданного, с пламенною любовью к вам».

Витбергу оставалось только лишь завидовать владимирскому «арестанту».

Герцен просто купался в своем счастье. Совершал пешие прогулки. Философствовал: «Как голубая лента через плечо льется Клязьма через равнину, и превосходный вид оканчивается Дмитриевским собором. Не показывает ли выбор места для города

и здание, выполненное в таком прекрасном стиле, как Дмитриевский собор, что изящное и в самые отдаленные эпохи не было чуждо душе русской?»

Размышлял на досуге о судьбах Москвы и Владимира: «Владимир относится к Москве так, как Новгород к Петербургу. Владимир был столицей, велик и славен, как можно было быть великим и славным на Руси. Задушенный татарами, он уступил Москве, пошел к ней в подмастерья, когда она села хозяйкой всяким пронырством и искательством; но он сохранил в своих воспоминаниях былую славу, помнит Андрея Боголюбского и древность своей епархии. Что-то тихое, кроткое в его чертах, осыпанных вишнями. Москва любила таких не слишком удалых соседей и помощников, и между ними завязалась искренняя и дружеская связь; что было лишней крови, Москва высосала, и отставной столичный город, как истинный философ или как грузинский царевич, довольный тем, что осталось, – хотя и ничего не осталось, кроме того, что взять нельзя, – ничего не хочет, ничего не усовершает, строго держится православия и не заслуживает брани, может, потому, что и похвалить не за что».

Хотя, что значит «на досуге»? Кроме досуга у него в то время, по большому счету, ничего и не было.

* * *

Дом №6, бывший кинотеатр «Модерн». Естественно, сам дом перестроили в этом же стиле. До сих пор узкую Спасскую улицу украшает торжественный аттик с датой постройки «1905 год».

Этот кинотеатр вовсе не походил на столичные синематографы. Обстановка здесь была вполне домашняя – маленький зал, в фойе диванчик, пальмочка, рояль. Специальным циркуляром губернатора запрещалось показывать киноленты «возбуждающего характера».

За кинотеатром заворачивает вправо крошечная, в шесть домиков, Спасская улица. В доме №6 по ней действовал первый в городе родильный приют. Рядом располагались первые же во Владимире детские ясли.

Это была организация для своего времени новая и удивительная. Инициаторами ее стали владимирские дамы. В 1904 году они послали губернатору прошение: «Признавая крайне нужным и свое-временным прийти на помощь детям и матерям в виду затянувшейся тяжелой и кровопролитной войны с Японией, лишающей семьи их отцов-кормильцев, кружок дам г. Владимира имеет честь покорнейше просить Ваше Превосходительство о разрешении открыть в гор. Владимире первые „Ясли“ для детей дошкольного возраста».