Мария Арбатова - Неделя на Манхэттене

Как говорит один наш знакомый эмигрант: «Каждое утро во время новостей приходится стирать с экрана телевизора кровь…» В разных штатах разные правила хранения оружия, но нет ни одного штата, где не принято набивать им дома. Главная мантра продавцов оружия: «Большинство убийств совершается кухонным ножом». Но только идиоты не понимают, что для убийства ножом, топором или табуреткой нужны иные физические и моральные усилия, чем для выстрела. Как говорится, чтобы улыбнуться, нужно задействовать 40 мышц, а чтобы нажать на курок всего четыре.

До отеля мы добрались целыми и невредимыми, но испуганными и озирающимися. Переполненная впечатлениями голова отказывалась засыпать – меня то овевало жаром Таймс-сквера, то обдавало ледяным дыханием подземелья Публичной библиотеки. Казавшийся из России ярким и праздничным, Манхэттен из самых известных улиц показался ущельем с надвисающими небоскрёбами скучной архитектуры; поразил теснотой, суетой и неопрятностью.

Да ещё здание Публичной библиотеки назойливо отсылало к фильму-катастрофе «Послезавтра», в котором плоские, как камбала, герои кувыркались в гарнире климатического апокалипсиса, топили камин книгами, бесконечно говорили друг другу пустое американское «я тебя люблю», а вокруг сверкал погибший по пояс обледеневший Нью-Йорк.

До поездки я искренне не понимала, почему киношная постапокалиптика стала в США массовым продуктом? Если после Второй мировой она была напоминанием об опасности ядерного оружия, то потом попробовала пошарить по всему спектру высокой тревожности и начала приносить прибыль. Оказалось, куча людей настолько ненавидит свою страну, что готова покупать билеты на фильм, упивающийся её разрушением. И это превратило постапокалиптику из диагноза в самостоятельное заболевание.

Упростившись до понимания инфузорией-туфелькой, она обслужила всё многоцветье американского населения. Базовый страх эмигранта – быть смятым чужой культурой, – и ему сладко видеть, как сминается не он, а ежедневно сминающее его пространство. Отстраивая себя в новой реальности, отказываясь от кучи навыков, полученных на родине, от львиной доли собственной личности, эмигрант видит себя в фильме-катастрофе победителем личного апокалипсиса.

И я не представляю себе коренного жителя, идущего на фильм, авторы которого используют в качестве художественных инструментов разрушение дорогих ему кусков города. Так же как не представляю себе психически скомпесированного человека, считающего предметом искусства вымышленную трагедию дорогих ему людей.

В Литературном институте нам объясняли, что главная задача искусства – гармонизировать человечество с помощью очищающего и облагораживающего катарсиса. Но в постапокалиптике нет катарсиса, её победитель не является героем, ведь его обманула и предала собственная земля – символическая мать. Он скорее отторгнутый ею младенец, который сражается с матерью и побеждает, тогда как в мировом эпосе герой не спасается от матери, не побеждает её, а защищает от врагов.

Георгий Гачев писал о дискуссиях с американскими студентами: «…Поразило их про Америку – что нет „матери-земли“. – А нельзя ли создать её? – мудро-наивный вопрос задали. – Это – как создать себе Прошлое – то, чем так богаты, но и обременены страны и люди в Старом Свете… Американская цивилизация вообще поверхностная, а не корневая. Корни здесь имели индейцы, для которых земля – это мать, а для американцев земля не мать, а материя для работы… Здесь „комплекс Ореста“, т. е. матереубийство, так как американцы рвут связь со старой землей, т. е. матерью-родиной, а новая земля им не мать, а материя, то есть нет природного приращивания…»

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.