Вячеслав Тельнин - Моя жизнь. Часть 2

Родители тоже приезжали к нам: навестить, поглядеть, где мы спим, узнать, чем нас кормят.

А однажды в автобусе (мы ехали в лагерь) я услышал, как пели песню про вепря. Она быстро стала популярной. А то, что это песня Высоцкого, я узнал лишь через несколько лет.

Четвёртый класс мы проучились в новом, большом здании, и летом я не ездил в пионерлагерь, а провёл месяц в пришкольном лагере. Здесь детей делили не на отряды по возрасту, а на классы, в которых мы учились в школе. Мы принесли из дома раскладушки и постельное бельё и ночевали в школе. Наш класс расположился в холле первого этажа. А что мы делали днём, я не помню. Наверное, ходили в кино, потому что мне запомнилось, как в один из дней мы вышли из кинотеатра «Темп», и я с одним мальчишкой пошёл на работу к его матери (это было недалеко от Темпа). Мы с ним вошли в здание (пятиэтажку), поднялись по лестнице на нужный этаж и нашли там его мать. После визита мы самостоятельно вернулись в пришкольный лагерь. Больше я ничего не помню.

Летом, где-то после пятого класса, областная Станция юных техников (ОблСЮТ), где я занимался в кружке начинающих конструкторов, направила меня в свой спортивный лагерь. Из того, что там было, мне запомнилось вот что.

Жили мы в шатровых палатках. В каждой палатке стояло по четыре койки, на которых мы спали. Палатки были высокие – взрослый человек мог ходить, не сгибаясь. Питались за длинным столом. Сверху был деревянный навес – крыша от дождя. Стен не было. Посуду мыли дежурные в горячей воде, которая под конец остывала и плохо смывала жир. Мытьё посуды происходило на лавках у длинного стола.

На территории лагеря был стол для игры в настольный теннис. Там я впервые поиграл, узнал правила игры.

Проводились разные соревнования. По шахматам я занял шестое место. По шашкам – второе. По стрельбе из пневматического ружья – третье.

Вечерами разводили костёр, пекли в нём картошку, некоторые из ребят пели песни (безо всякого музыкального сопровождения), которые я тоже слышал впервые, и которые мне понравились своей необычностью.

Лагерь располагался на берегу реки. И там – где-то рядом – находилась стоянка катера. Он катал нас по реке: брал на борт человек восемь, и каждому из ребят давалась возможность подержаться за штурвал, поуправлять катером одну минуту. При этом надо было стараться держать курс. И тем, кто лучше других управлял катером, разрешили заводить двигатель: вначале открыли доступ к нему так, чтоб было видно всем, а затем один из членов экипажа завёл двигатель, сопровождая свои действия пояснениями. После этого он его заглушил. Затем избранные ребята стали заводить и глушить двигатель, а все остальные смотрели. Я в число избранных не попал и поэтому был только зрителем.

Ну, вот и всё.

Когда я учился классе в шестом-восьмом школы номер пятнадцать города Тюмени, часто ходил по улице Коммунаров и дальше, по узкому проходу между двумя детсадами, на улицу Холодильная. На улице Коммунаров метрах в пятнадцати от узкого прохода стоял деревянный столб, державший какие-то провода. Место было глухое, и под этим столбом образовалась небольшая свалка. Были там и какие-то бумаги.

Однажды я проходил мимо этого столба, и у меня был с собой коробок спичек. Глянув на свалку под этим столбом, я решил поджечь бумагу и посмотреть, как она будет гореть. Поджёг. Смотрю – горит то сильней, то слабей. Мимо из узкого прохода вышел мальчишка примерно моего возраста. Постоял со мной рядом и спросил: «А столб не загорится?» Я посмотрел на свалку – бумаг вроде мало – ответил: «Не загорится.» Тот мальчишка ушёл. Потом я увидел, что гореть будет долго, а мне надо было куда-то идти. И я тоже ушёл.

А через несколько дней в школе на перемене ко мне подошёл тот самый мальчишка и сказал, что столб загорелся, и ему пришлось его тушить. Ещё через несколько дней я шёл по улице Коммунаров, а навстречу мне попался тот же самый мальчишка. И он стукнул меня так, что у меня из носа пошла кровь. А я уж и забыл про тот столб, и не понял, за что он меня ударил. Хотя узнать-то я его узнал. Я побежал к ближайшей водяной колонке и сунул нос под струю холодной воды, чтобы остановить кровь. Остановил.

И так происходило несколько раз. И всегда парень делал это молча. Я уже боялся ходить по улице Коммунаров из-за того мальчишки. А вот посмотреть на тот столб – действительно ли он горел, и есть ли на нём следы пожара – я как-то не догадался. А потом не стало ни того столба, ни той кучи мусора. И лишь через несколько лет я понял его поведение. Это он воспитывал меня, как мог. Я совершил плохой поступок, а он наказывал меня за это.

Первое воспоминание об этом кружке относится ещё к тому времени, когда я ходил в детский сад. Папа и я были на большом зелёном поле. Справа невдалеке росло несколько деревьев, а далеко впереди стояли пятиэтажные дома. Вокруг папы и меня были взрослые и дети, и все они смотрели на белокрылую модель самолёта, которая летела к этим домам. Я смотрел тоже. И думал – долетит или не долетит эта модель до этих домов? Долетела. Клюнула носом в стену дома, затем – вниз, а два белых крыла концами скользили по стене пятиэтажки. И так – по вертикали между окон с высоты пятого этажа и до самой земли. Кто-то из ребят побежали за моделью.

А другие – возились с бензиновым двигателем ещё одной модели, пытались её завести. Завели. Кто-то запустил эту модель в сторону рощицы. Вроде, она влетела в рощицу, заглохла и упала по веткам куда-то вниз.

Второе воспоминание относится к какому-то из начальных классов школы. Мы с папой – в помещении кружка. Помещение длинное и широкое. По центру его – большущий, многометровый овальный стол. Мы с папой – у одного конца стола, а Щёголев – у другого. Он держит в руках такую же белокрылую модель самолёта, как и та, которая долетела до пятиэтажки. И вот он плавно запускает её над столом, и модель летит к нам, и папа её ловит.

Потом мы с папой идем по улице, и он несёт другую модель. Она более толстая и в фюзеляже, и крылья толще, чем у той белокрылой схемки (схематической модели самолёта). К тому же, эта модель шевелит закрылками и задним краем хвоста – это Щёголев сидит в помещении кружка и через пульт управления по радио отправляет модели команды. Когда самолёт находится в воздухе, то таким образом можно управлять её полётом.

Потом мы с папой вернулись к Щёголеву, и рассказывали ему, когда и что происходило с моделью.

Потом, когда я подрос, то перестал ходить в кружок начинающих конструкторов. А родители хотели, чтоб я был чем-то занят. У папы в ОблСЮТ был знакомый – Андрей Андреевич. Он руководил секцией картингистов. А я, пока ходил в кружок начинающих конструкторов, видел, как картингисты гоняли по асфальту рядом со станцией. Но это меня не привлекало. Папа привёл меня в подвал станции, где картингисты изготовляли свои картинги. Но и там мне не захотелось заниматься. В станции были и другие кружки, например, тот, где учили передавать и принимать по рации сообщения азбукой Морзе. Ещё там занимались авиамоделисты. И ещё кто-то там был – теперь не помню. Ведь не зря для ОблСЮТ выделили четырёхэтажное здание.