Борис Сударов - Звёзды нашей молодости. Эксклюзивные интервью с кумирами ХХ века и рассказы о них

– Это когда он поет: «Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить, с нашим атаманом не приходится тужить»?

– Да-да. Папа потом рассказывал: он долго думал, как правдивее изобразить душевное смятение бандита, как точнее передать его чувства и размышления? И предложил режиссеру и автору вот эту самую песню. Ее пел когда-то приятель отца. Лукову и Всеволоду Иванову предложение понравилось. Так в фильме появилась новая сцена, благодаря которой более глубоко раскрывается образ Махно.

– Кстати, Борис Петрович ведь и во многих других фильмах использовал свои музыкальные способности.

– Не только в фильмах, но и в спектаклях, начиная с самых ранних. Например, в спектакле по пьесе Погодина «Темп». Это была первая пьеса драматурга и, по-моему, первая советская пьеса, героями которой были рабочие. Отец играл в ней молодого рабочего Максимку.

Через несколько лет, когда довелось играть в кино роль Максима, он с благодарностью вспомнил тот спектакль, который, как он считал, явился репетицией в создании его героя в кинотрилогии.

– В ней ведь он тоже поет…

– И здесь, кстати, как и в «Пархоменко», отец сам предложил постановщикам песни. «Крутится, вертится шар голубой» он слышал в детстве от отца. Другую, которую поет в фильме: «Начинаются дни золотые удалой, неподкупной любви!.. Ах вы, кони мои вороные, черны вороны кони мои!», – он услышал и запомнил, когда в начале 20-х годов плыл на пароходе по Волге. Ее проникновенно пел тогда ресторанный повар.

В других картинах отцу тоже довелось петь. Но к ним музыка была заложена в сценарии и писали ее уже профессиональные композиторы и поэты. К «Донецким шахтерам» музыку, например, писал Тихон Хренников. Он же автор музыки и к «Верным друзьям». Яркая, веселая картина. Ее сейчас часто повторяют по телевидению.

– А скажите, вот эта тройка – Борисов, Меркурьев, Чирков – в жизни тоже дружили?

– Они были знакомы еще по Ленинграду. Вместе учились, а потом и работали. Папа в сороковом году переехал в Москву. Они остались там. По-настоящему подружились после этой картины. Когда Меркурьев и Борисов бывали в Москве, или когда отец приезжал в Питер, они всегда встречались.

Александр Федорович Борисов прекрасно пел и играл на гитаре. В фильме, если помните, сцена, когда он поет романс, очень лиричная, задушевная. Когда на съемке звукооператор запускал эту фонограмму, на рабочей площадке все прекращали работу и слушали, пока их не окликнет режиссер. Голос у Борисова был красивый, сильный. Папа очень любил его слушать. Когда Борисов бывал у нас, или мы у него, они пели вместе. А порой и втроем с мамой.

Отец вообще любил песню, особенно народную, знал их великое множество. Нередко брал в руки гитару и что-то напевал, аккомпанируя себе несколькими простыми аккордами. Его любили слушать собиравшиеся у нас гости. Павел Петрович Кадочников вспоминал, что когда в спектаклях нужны были народные песни, за помощью обращались к Чиркову.

За два года до кончины отец задумал написать книгу о песнях. Вот запись из его дневника от января 1980 года:

«А я опять попал в больницу, лежу уже два месяца. Инфаркта нет, но с сердцем что-то не так и домой не отпускают. И, как всегда, задумал написать книгу. О песнях. И будет она, если получится, десятая по счету. Милуша таскает мне из дома песенники – отобрал пока 120 песен. А что если назвать это „150 новых забытых песен“, предварив каждую маленькой новеллой и строчкой нот…. Рассказать, как и при каких обстоятельствах я услышал ту или иную и что у меня с ней связано. Тут будут и время, и люди, и народная литература».

Закончить книгу отец не успел. Некоторые материалы из нее мы с мамой потом опубликовали после его ухода.

– В Москву Борис Петрович перебрался после триумфального шествия его знаменитой трилогии по экранам страны?

– Да. Ему предложили переехать, и он не стал отказываться. Но Ленинград всегда вспоминал с необыкновенной теплотой. И это можно понять: ведь там прошли его молодые годы, там он состоялся как творческая личность.

– С чего же началась творческая жизнь Чиркова в столице?

– Поначалу он работал в Театре киноактера, одно время был даже его художественным руководителем. Затем пригласили в Театр имени Пушкина. Потом в Театр имени Гоголя. А позже и я стала работать с отцом и мамой-актрисой. Так в этом театре образовалась целая актерская династия Чирковых.

– Как относились к этому руководство, артисты?

– Хорошо относились, нормально. Никаких недоразумений в связи с этим не возникало.

– Это интересно, когда в семье – все актеры, да еще работают в одном театре?

– Нам было хорошо, удобно. С театром на гастроли выезжали все вместе, в отпуск – тоже вместе. Общие интересы. Мы были счастливы.

– И в одном спектакле приходилось играть?

– Даже в одном фильме, в «Машеньке» Афиногенова. Мы все в нем играли. А из спектаклей – втроем играли в «Багряных зорях», который родители сами и ставили, в спектакле «Старым казачьим способом», в очень симпатичном юбилейном спектакле отца «Птички» по пьесе Жана Ануя. А с отцом или с мамой мы встречались во многих спектаклях.

– Работа с отцом в одном спектакле вам помогала или сковывала?

– По-всякому случалось. В работе отец всегда относился ко мне с повышенной требовательностью. Я почему-то стеснялась репетировать с ним. Но эти репетиции были для меня еще одним институтом: я училась отношению к делу, к своей профессии. На сцене отца и дочери не было – были партнеры. Лишь иногда глаза его блеснут как-то по-домашнему: мол, давай, дочка, и снова передо мной чужой человек.

После каждого спектакля он, уставший, выложившийся на сцене куда больше меня, всегда приходил ко мне в гримерную и гладил или шлепал своими добрыми руками. Но если недотянула, после спектакля ко мне в гримерную не заходил. В работе отец редко кому делал замечания: он советовал, прикидывал вместе с тобою, как сделать лучше. И такая тактичность была у него по отношению ко всем участникам спектакля.

В «Деле» Сухова-Кобылина у меня была небольшая роль его дочери Лидочки. В одной сцене, когда я заканчивала монолог, папа из-за кулис должен был позвать меня. Я просила его перед этим делать небольшую паузу. Папа всегда очень волновался. И если на каком-то спектакле он звал меня раньше или, наоборот, затягивал паузу, переживал больше меня и извинялся так, будто срывал очень важную сцену.

– Мы до сих пор говорили о Борисе Чиркове, в основном, как об артисте. Но читателям было бы интересно знать, каким он был в жизни, в семье, в общении с людьми.

– Среди его человеческих качеств я бы первым упомянула необыкновенную доброту. Его глаза, его поведение в жизни, в семье, на сцене излучали эту доброту. И люди замечали это, ощущали на себе. Он всегда кому-то в чем-то помогал: нуждающемуся – получить квартиру или просто оказывал материальную помощь, больному – помогал поместить в больницу. Кому-то долго не присваивали давно заслуженное им почетное звание – отец ходатайствовал об этом.