Иван Просветов - Десять жизней Василия Яна. Белогвардеец, которого наградил Сталин

Василий Янчевецкий в это время ездил по делам военно-госпитального управления в Харбин и на обратном пути узнал, что Мукден сдали японцам. «Одни части пробивались с боем, сохраняя порядок, другие – расстроенные, дезориентированные – сновали по полю взад и вперед, натыкаясь на огонь японцев, – вспоминал Антон Деникин, начальник штаба казачьей дивизии (будущий белый генерал). – А все поле, насколько видно было глазу, усеяно было мчавшимися в разных направлениях повозками обоза, лазаретными фургонами, лошадьми без всадников, брошенными зарядными ящиками».

Последствия сражения чиновник особых поручений увидел на железнодорожной станции к северу от Мукдена. Вся платформа была завалена телами – живыми и мертвыми, молчаливыми и стонущими. Серые запыленные лица, серые же шинели, забрызганные потемневшей кровью… Там же, на станции, Янчевецкий повстречал корреспондента Санкт-Петербургского телеграфного агентства Платонова. Журналиста трясло от пережитого ужаса, он хотел бросить все и уехать прочь, если кто-то вдруг согласится заменить его. Снова рядом с Василием повернулось колесо судьбы: «Это было именно то, о чем я мечтал, отправляясь на Дальний Восток». СПТА руководил князь Николай Шаховской, брат покойного эстляндского губернатора, тоже знавший семью Янчевецких. Василий отправил телеграмму на его имя – и получил место корреспондента при штабе главнокомандующего [28] Цитируются воспоминания В. Яна и публикация в газете «Россия» от 27.01.1907. В официальный список корреспондентов при штабе главнокомандующего В. Янчевецкий был включен 21 марта 1905 года (см.: Отчет о применении цензуры на театре войны. Харбин, 1905. Приложения, с. 33). .

Исход Мукденского сражения называли катастрофой. Куропаткину незамедлительно была дана отставка, и его место занял Линевич. Вместе со штабом главнокомандующего Василий Янчевецкий отступал до Сыпингайских высот, где и закрепились русские армии.

Как корреспондент, он не только встречался со штабными офицерами, но и передвигался по линии фронта. Корреспондировать, впрочем, не особо было о чем. Весь апрель столичные газеты публиковали однообразные сообщения: «На театре военных действий перемен нет», «Происходят мелкие стычки передовых частей», «Сегодня в общем положении на театре войны ничего нет нового», «На позициях без существенных перемен. На правом фланге происходят частые кавалерийские стычки», «На позициях полнейшее затишье…».

«В пасхальную ночь все невольно неслись мыслями к далекой родине, – вспоминал Янчевецкий уже в Петербурге. – Но на душе было тревожно. Обидно было за столько тяжелых жертв, и неизвестно будущее. Ожидали, что японцы воспользуются праздником и сделают наступление, и все желали этого, рассчитывая, что с упорным Линевичем, при отдохнувших и окрепших войсках, встреча наша с врагом будет уже иная».

По примеру брата Василий напросился в разведку. Дозорный отряд, куда его взяли, ушел на 15–20 верст вперед от оборонительной линии. Охотники (так называли войсковых разведчиков) следили за горной долиной, по другую сторону которой находились японские пикеты, а за ними – военный лагерь. Время от времени по ночам они ходили «раздобыть японца». Янчевецкий из интереса участвовал в одной из таких вылазок. «Мы жили под выстрелами, перестрелка с японцами была нашим постоянным делом…» [29] Янчевецкий В. Христос воскрес, и мы воскреснем // Ученик. 1911. № 32; Среди охотников за японцами // Ученик. 1912. № 12, 13.

Русская армейская группа в Маньчжурии к середине мая достигла полного перевеса над противником, генерал Линевич готовил наступление. Известие о разгроме российской эскадры в Цусимском проливе ошеломило всех – от обывателя и солдата до государя-императора. Япония тут же предложила переговоры. Война уже обошлась России в четверть миллиона погибших, раненых, контуженых и пропавших без вести. И Николай II согласился на обсуждение условий мира.

С 21 мая Василий Янчевецкий служит чиновником резерва хозяйственного разряда при полевом военно-госпитальном управлении 1-й Маньчжурской армии. Спустя месяц его повышают в чине до коллежского секретаря.

Вот как вспоминал о днях перемирия человек, которого Янчевецкий, возможно, знал, – Владимир Станюкович, начальник госпиталя в Гунчжулине, где находился штаб главнокомандующего: «Проведя день за работой, мы часто уезжали вечером в даль, к синеющим сопкам, блуждали между высокими стенами шумящего гаоляна, спускались к речкам, вьющимся в ложбинах… Любил я печальное небо Востока в эти тихие минуты, когда ушло уже солнце, когда жизнь притаилась, а оно, могучее, безучастное, глядит на меня своею огромною степью – глядит без глаз, не моргая, как ужас… Медленно тянулись переговоры о мире. Жадно ожидали мы их окончания. В передовых линиях шли мелкие стычки. Изредка приносили раненых…» [30] Станюкович В. К. Пережитое. Воспоминания зрителя войны. СПб, 1907. С. 91–92.

25 августа 1905 года мирный договор был подписан. Японцы, внутренне готовые на значительные уступки, переиграли русскую делегацию. Они заполучили права на аренду Квантунской области и Порт-Артура, вернули Южный Сахалин, некогда отданный России в обмен на Курилы, и подтвердили, что Корея является сферой японских интересов.

«Белеют кресты далеких героев прекрасных, и прошлого тени кружатся вокруг, твердят нам о жертвах напрасных…» Ранний текст вальса «На сопках Маньчжурии» отразил настроения российского общества. Восхищение подвигами смешивалось с осознанием, что война, по сути, проиграна. Вопросом «Почему?!» задавались даже граждане, прежде лояльные к монархии.

В 1906 году на родину вернутся плененные «цусимцы». Увы, их не встретят как героев, офицеры даже предстанут перед судом. Когда в Санкт-Петербурге будет издана первая книга о героизме моряков 2-й Тихоокеанской эскадры, Василий Янчевецкий отзовется рецензией: книгу «нужно горячо рекомендовать нашему юношеству, чтобы научились, как отдавать свою жизнь за родину и царя». Но он же в отдельной статье выскажется прямо и резко: «Не показала ли минувшая кампания, при отваге и находчивости нижних слоев армии, удивительную рутинность и неизобретательность чинов высших? Покорность, послушание царили беспрекословно в армии, где тактику заменяла тактичность и люди с дипломами, но лишенные всякой творческой мысли и инициативы, душили своими распоряжениями могучую армию» [31] Россия. 1907. 12 апр.; Янчевецкий В. Воспитание сверхчеловека. С. 15–16. . Сигма еще в разгар войны в частном письме поставил диагноз: Россия оказалась не готова побеждать, поскольку государственный механизм так упорно боролся со свободомыслием, что подавил талант и ум, и чиновничьи интересы стали выше интересов государства. «Нет ничего опаснее, как витать в облаках государственной мощи» [32] Письмо Н. М. Соколову от 24.10.1904. .