Хэмптон Сайдз - Царство льда

Петерман был, вероятно, самым яростным и непоколебимым сторонником теории открытого полярного моря. Он не сомневался, что за движущимся «поясом» арктического льда путешественники обнаружат «полярный бассейн», наполненный относительно теплой водой. Выпускаемые его компанией карты изображали полюс свободным ото льда. «Лед образует движущийся пояс, с полярной стороны которого находится более или менее свободное ото льда море, – утверждал он. – Пробившись сквозь этот пояс, корабли обнаружат на более высоких широтах и самом полюсе судоходное море». Нужно было лишь найти удобный путь, подходящий проход сквозь лед. Достичь полюса, по мнению Петермана, будет «очень легко. В теплое время года подходящий пароход доберется до Северного полюса и вернется обратно за два-три месяца».

Никакое другое место не интересовало Петермана так, как Арктика. И в Англии, и в Германии он десятилетиями пропагандировал арктические исследования.

Петерман верил, что паровые двигатели сыграют значительную роль в достижении полярного бассейна. Он считал, что, в конце концов, прорывные технологии приведут к созданию достаточно мощного и эффективного двигателя, чтобы отправить судно в скрывающееся за ледовым поясом открытое полярное море. Поэтому Петермана так поразила сила и точность механизмов, представленных в машинном зале. Гул Всемирного парового двигателя Джорджа Корлисса был музыкой для ушей немецкого профессора. Казалось, у американцев теперь были технологии, чтобы изготовить двигатель, который доставит человечество на Северный полюс.

Когда речь зашла об Арктике, Петерман махнул рукой на британцев. Английские путешественники отказывались верить его теориям и упрямо пытались проникнуть в Арктику вдоль западного побережья Гренландии, неизбежно встречаясь с опасностями и трудностями, которые он без труда мог предсказать. В последние годы Петерман связывал свои арктические надежды с собственной недавно объединенной нацией. В 1868 году, а затем и в 1869-м он лично организовал и обеспечил две крупные немецкие экспедиции, пытавшиеся достичь полюса, поднимаясь вдоль восточного побережья Гренландии – Петерман полагал, что этот путь позволит им гораздо проще попасть в «полярный бассейн». Сам Петерман не принимал участия в плаваниях: он предпочитал руководить одиссеей, не выходя из своего кабинета на вилле в Готе.

Две немецкие экспедиции даже ценой титанических усилий не смогли добиться значительного успеха. И все же Петерман призывал своих соотечественников не оставлять попыток пробиться в Арктику. Однако к началу 1870-х годов стесненная в средствах Германия стала опасаться затрат и рисков арктических путешествий.

Проведя неделю на Всемирной выставке, Петерман пришел к выводу, что следующие арктические исследования возглавят американцы. Он внимательно следил за экспедицией «Поляриса» и видел перспективу там, где остальные видели лишь катастрофу. «В полярных исследованиях Америка затмила все остальные страны», – писал он. Британцы же, по его мнению, «девять лет разглагольствовали о полярных экспедициях, критиковали все остальные предприятия и точки зрения, но сами при этом ничего не делали». После провала экспедиции «Поляриса» Петерман призвал американцев организовать новое плавание в Арктику. Такое «громкое заявление правительства Соединенных Штатов, – сказал он, – заставит британцев смущенно замолчать».

«Америка, – утверждал он, – добавила в список арктических героев имена Кейна, Хейса и Холла. Не сомневаюсь, новые герои не заставят себя ждать».

Он признавал, что полярная экспедиция сопряжена с колоссальным риском. Нельзя было отрицать, что кто-то падет в стремлении к полюсу, однако общественная польза открытия делала эту жертву обоснованной. Жертва во имя открытий значила для человечества гораздо больше жертвы на полях сражений. «Мне с трудом верится, что эта великая работа будет окончена без потерь. Погибнут корабли, погибнут люди, – писал Петерман. – Но разве тысячи благородных жизней надлежит терять лишь на бесчеловечной войне? Разве такое великое дело не стоит нескольких жизней?»

Петерман не понимал, почему те же самые европейские страны, которые ратовали за отправку исследовательских отрядов в малярийные джунгли Африки, не могли смириться с периодической гибелью своих отважных сынов на арктическом севере. Вообще-то, настаивал он, полярные регионы были гораздо безопаснее Черного континента. «Десятилетиями, – говорил он, – наши путешественники один за другим гибли в глубине самых опасных континентов, особенно Африки, то от рук фанатичных туземцев, то от тяжелого климата, в то время как в арктических экспедициях такие жертвы случаются крайне редко».

Однако увиденное в Америке – и особенно в Филадельфии – убедило Петермана, что Соединенным Штатам хватит смелости решиться на это предприятие. Посетив Всемирную выставку, Петерман нанес визит в Вашингтон, Балтимор и Военно-морскую академию в Аннаполисе. Он осмотрел Бостон, несколько городов Новой Англии и Ниагарский водопад. Куда бы он ни приезжал, везде его встречали с почестями. Ведущие ученые страны превозносили его. В Вашингтоне он встретился с кандидатом на пост президента Резерфордом Хейсом и был удостоен официального приема. Репортеры неотступно следовали за ним и цитировали его слова. Его поездка по Америке напоминала круг почета на закате выдающейся карьеры. Все это стало для него приятным сюрпризом: Петерман и не догадывался, что в Соединенных Штатах его так любят.

10 июля Петермана пригласили выступить перед Американским географическим обществом в Нью-Йорке. Мероприятие было организовано в Чиккеринг-Холле на углу Пятой авеню и Восемнадцатой улицы. В зале было ужасно жарко и влажно – северо-восточную часть страны как раз настигла волна жаркой погоды, – и все же послушать знаменитого немца пришла целая толпа народа. «Жара едва не убивала меня», – сказал впоследствии Петерман. После короткого органного концерта он вышел на сцену.

Он мог без устали говорить об этой уникальной стране и ее кипучей энергии и рассыпаться в благодарностях перед хозяевами. «Я неимоверно счастлив, что мне довелось увидеть эту великую страну и познакомиться с ее людьми», – начал он. Его впечатлило, что столичный Вашингтон «выстроен в соответствии с удивительным планом, а таких больших парков и площадей нет ни в одном другом городе мира». Ему особенно понравился Нью-Йорк, где он остановился в роскошном отеле «Бреворт». «Этот город, – сказал он, – и особенно его Бродвей, кажется мне своего рода первым меридианом, где встречаются два мира – западный и восточный».