Кейт Мур - Радиевые девушки. Скандальное дело работниц фабрик, получивших дозу радиации от новомодной светящейся краски

К этому времени доктор Кнеф стал замечать некоторые странности в ее состоянии, из-за которых начал сомневаться в своем изначальном диагнозе. Казалось, что-то атакует ее организм изнутри, однако он понятия не имел, что бы это могло быть. Неумолимым разрушением ротовой полости дело не ограничивалось: его тренированному носу отчетливый запах у нее изо рта показался «крайне необычным»: «он определенно отличался от того запаха, что обычно сопровождает типичные формы некроза челюсти».

Некроз означает отмирание ткани, в данном случае костной. Зубы Молли – точнее, то, что от них осталось, – буквально гнили у нее во рту.

Дополнительно изучив проблему, Кнеф пришел к заключению, что Молли страдала от заболевания, напоминавшего отравление фосфором. То же самое предположил и врач Кэтрин Шааб, когда она обратилась за помощью из-за внезапной угревой сыпи несколькими годами ранее.

Симптомы «фосфорной челюсти» – как жертвы отравления мрачно прозвали это заболевание – были крайне схожи с наблюдавшимися у Молли: потеря зубов, воспаление десен, некроз, боль. Так что на следующем приеме Кнеф спросил у Молли, чем она занимается на работе.

«Рисую цифры на часах, чтобы они светились в темноте», – ответила она, вздрогнув от боли, когда язык коснулся язв у нее во рту.

Эта информация еще больше усилила его подозрения. Кнеф решил взять дело в свои руки. Он посетил радиевый завод – однако там ему особо помогать не стали. «Я попросил у них формулу их соединения, – вспоминал он, – однако мне отказали». Краска, в конце концов, была крайне доходной коммерческой собственностью; компания не могла делиться со всеми подряд ее сверхсекретной формулой. Кнефу только сказали, что никакого фосфора они не используют, а также заверили, что работа на фабрике никак не могла стать причиной болезни девушки.

Его собственные тесты, казалось, подтверждали заявления фирмы. «Я думал, что все ее проблемы могли быть вызваны содержащимся в краске фосфором, – позже признался он, – однако все проведенные мной тесты не смогли его выявить». Врачи все еще оставались в неведении.

Никакое лечение не помогло Молли. Боль уже стала невыносимой. Ее рот превратился в скопление язв; она с трудом произносила слова, не говоря уже о том, чтобы принимать пищу. Ее сестры с ужасом за этим наблюдали. Она так сильно мучилась, как сказала Кинта, что «я падаю духом каждый раз, когда вспоминаю [об этом]».

Каждый, кто когда-либо перенес абсцесс зуба, может себе хотя бы частично представить, как сильно она страдала. К этому времени вся нижняя челюсть Молли, ее нёбо и даже кости ушей, можно сказать, превратились в один огромный гнойник. И речи не могло быть о том, чтобы работать в таком состоянии. Она уволилась из студии Оранджа, где провела столько счастливых часов, расписывая циферблаты, и была вынуждена все время проводить дома. Она не сомневалась, что в один прекрасный день врачи поймут, что с ней не так, и вылечат ее, чтобы она могла нормально жить дальше.

Исцеления, однако, так и не произошло. В мае Кнеф предложил Молли снова прийти к нему на прием, чтобы он мог обследовать ее и понять, каких успехов удалось добиться. Молли приковыляла к нему в кабинет; боли в бедрах и стопах усилились, и она с трудом передвигала ноги. Думала она все время, впрочем, только лишь про свой рот – он целиком поглощал все ее мысли. От этой адской боли не было спасения.

Кое-как забравшись на стоматологическое кресло доктора Кнефа, она откинулась назад. Очень осторожно открыла рот. Врач склонился над ней и приготовился ощупать ротовую полость.

Он увидел, что зубов у нее уже почти не осталось – вместо них рот был усыпан красными язвами. Молли дала понять, что больше всего у нее болит челюсть, так что Кнеф осторожно дотронулся до кости.

К его ужасу и потрясению, хотя прикосновение было легким, челюсть Молли сломалась под нажимом его пальцев. Он удалил часть «не в ходе операции, а просто достав кость у нее изо рта».

Приблизительно через неделю тем же самым способом ей удалили уже всю нижнюю челюсть.

Для Молли это было невыносимо – однако никакого облегчения ждать не приходилось. Врачи могли предложить ей только обезболивающее, которое почти не помогало. Все ее лицо под пышными каштановыми волосами было сплошной болью . У нее развилась анемия, еще больше усилившая слабость. Двадцатого июня Кнеф, хотя и не был специалистом в проведении этой процедуры, повторно проверил ее на сифилис – и на этот раз результат оказался положительным.

Узнай об этом Молли, она, наверное, была бы ошарашена, однако многие врачи в то время утаивали такой диагноз от своих пациентов, и с большой вероятностью Кнеф ей ничего не сказал, желая, чтобы она сосредоточилась на выздоровлении. Если бы узнала, она бы сразу поняла, что это попросту невозможно . Но она понятия не имела, в чем причина ее болезни на самом деле. Раз уж на то пошло, она должна бы сиять здоровьем – мало того что ей было всего двадцать с небольшим, так она еще и годами работала с радием, черт возьми. Еще в феврале местная газета торжественно заявила: «Радий можно есть… наверное, в грядущие годы мы сможем покупать радиевые таблетки, которые продлят нам жизнь на годы!»

Для Молли же время, казалось, истекало. После того как она лишилась челюсти, было сделано важное открытие. Кнеф всегда надеялся, что если удалить зуб или участок пораженной кости, то развитие таинственной болезни можно остановить. Теперь же стало очевидно, что «каждый раз после удаления части затронутой болезнью кости распространение некроза не прекращалось, а лишь ускорялось». За лето состояние Молли еще больше ухудшилось. Теперь у нее начались сильнейшие боли в горле, хотя она и не понимала, из-за чего. Челюсть временами внезапно кровоточила, и Эдит прижимала к лицу Молли марлевые повязки, чтобы остановить кровь.

Сентябрь 1922 года. В Ньюарке бывшая коллега Молли Эдна Больц готовилась к свадьбе. Ее будущий муж, Луис Хассман, был сантехником немецкого происхождения, с голубыми глазами и темными волосами. Он отдавал ей себя целиком. В трогательном предвкушении знаменательного дня она разложила перед собой всю свою «амуницию»: подвенечное платье, чулки, свадебные туфли. Осталось недолго.

Осталось недолго. Слова радостного волнения. Ожидания. И ободрения – для тех, кому больно.

Осталось недолго .