Александр Зиновьев - Русская трагедия

– Когда все-таки это началось? – задаю я вопрос, заранее зная, что он бессмысленный; задаю с целью спровоцировать Критика на разговор в интересующем меня направлении.

– Что вы имеете в виду, говоря «это»? – отвечает он.

– Крах нашего (советского, русского) коммунизма и страны в целом.

– Сам крах начался именно... с краха. Произошел антикоммунистический переворот, власть захватили реформаторы, они сознательно разрушили наш коммунизм. И как следствие – всю страну.

– А когда это началось, что привело к перевороту?

– Опять-таки проблема неопределенна. Если иметь в виду установку сил Запада на разрушение советской социальной организации путем сознательных действий этих сил, то началось «это» с началом холодной войны. Если иметь в виду конкретную форму переворота, то «это» началось с приходом к власти Горбачева и «перестройки». Если иметь в виду не преднамеренные действия вполне конкретных людей, а исторические причины и условия, то надо рассматривать сложный комплекс факторов, имеющих различные временные характеристики и действовавших в различных аспектах бытия. С этой точки зрения, «это» началось вместе с рождением коммунизма. Сама марксистская идея изобилия, принцип «по потребности», всеобщее и всестороннее благоденствие и т.п. несли в себе зародыш гибели коммунизма в условиях послевоенного процветания Запада. На Западе правильно угадали, что русских (советских) людей можно победить путем великого соблазна – соблазна властью, славой, богатством, свободой и прочими земными благами. Как только советские люди увидели реализацию марксистской идеи на Западе, они перестали быть оплотом коммунизма. К благам, какие им принес коммунизм, они привыкли и считали чем-то само собой разумеющимся, данным от природы. Они захотели присоединить к ним блага, какие увидели на Западе. При этом они не понимали, что блага Запада исключают (убивают) блага коммунизма и что эти блага достаются не всем, а лишь избранным.

После одной из бесед с Критиком я записал некоторые из его высказываний, понравившихся мне. Это повторилось и вошло в привычку. Появилась одержимость мыслями Критика. Через несколько месяцев накопилась целая тетрадь. Я стал подумывать о том, чтобы систематизировать записи и подготовить связный текст. И, чем черт не шутит, попробовать опубликовать его. Критику я пока о моем намерении говорить не стал. А он, видя мое внимание к его словам, щедро снабжал меня материалом для записок. Скоро я заметил определенную устремленность в его мыслях на глобальные и эпохальные перемены.

По мысли Критика, в двадцатом веке произошел великий эволюционный перелом в истории человечества. Не принимая его во внимание и не понимая его сущность, невозможно понять на научном уровне все более или менее значительные события современности, включая те, которые произошли в нашей стране и с нашей страной. Люди еще не осознают его. Даже самые прозорливые замечают лишь его отдельные аспекты и проявления, не охватывают его в целом и не докапываются до его сущности. Критик сейчас работает над ним. Но он одиночка, а тут нужен целый исследовательский центр и современная интеллектуальная техника. Он думает, что этот перелом сопоставим по масштабам и по последствиям с тем переломом в эволюции животного мира, который произошел в связи и с возникновением людей как социальных разумных существ – люди выделились из животного мира и возвысились над ним. Теперь же происходит выделение из людей существ, которых можно назвать сверхлюдьми, и образование сверхобществ, возвышающихся над людьми и над человеческими обществами. Это процесс сложный, многосторонний, противоречивый. Нужен очень высокий уровень интеллекта, чтобы разобраться в нем. И терпение. И интеллектуальное мужество.

Все, что нужно для жизни, теперь имеется в изобилии («как при полном коммунизме»), кроме одного – денег. Конечно, у многих денег достаточно. У многих – сверхдостаточно. Денег нет у большинства. Мы свели свои траты к минимуму. Донашиваем старые вещи. Но так или иначе вынуждаемся на чрезвычайные траты, которые нам не по карману. Стали стремительно портиться зубы. Раньше зубная техника была плохой сравнительно с Западом, но дешевая или вообще бесплатная. И этого было достаточно по нашим меркам. Теперь реклама надрывается, пропагандируя достижения мировой зубной медицины и техники, якобы общедоступные в Москве. Но сколько это стоит! Я было сунулся в частную клинику. Оказалось, чтобы привести в порядок один зуб, нужно заплатить в два раза больше, чем моя месячная пенсия. А в «старорежимной» клинике очередь. И все равно теперь надо приплачивать и давать взятки. А для женщин вообще теперь нужно иметь состояние, чтобы держать себя хотя бы на минимальном уровне современных бытовых требований. Жена раньше тщательно следила за собой, выглядела элегантно с точки зрения критериев тех лет и моложе своего возраста. Теперь она махнула на все рукой и стала стремительно стареть. Я от этого не стал любить ее меньше, наоборот. Но мне мучительно жаль ее. Видеть, что происходит с ней, и чувствовать свое бессилие помочь ей – это для меня тяжелее, чем видеть деградацию всей страны. И я решил искать работу в частном секторе. Любую, лишь бы мне по силам и лишь бы платили. Случайно коснулся этой темы в разговоре с Защитником. Он обещал помочь устроиться в частное учебное заведение или хотя бы давать частные уроки детям «новых русских».

Включил телевизор. Показывали фильм советских времен. Я помню его. Тогда он казался посредственным, идеологически тенденциозным. Над ним, как и над большинством других фильмов, мы тогда издевались как над «соцреализмом». Теперь эти советские «агитки» смотрятся как шедевры. Теперь мы не замечаем или игнорируем то в них, что раньше воспринималось как вранье и приукрашивание. Сейчас стали эти фильмы показывать регулярно.

Включил другую программу. Какой-то концерт. Исполняют песни советского прошлого. Эффект от них еще сильнее, чем от фильмов. Прекрасное исполнение. В сравнении с современными модными воплями старые песни звучат как божественные гимны.

Колоссальным успехом пользуются фильмы и песни о Великой Отечественной войне 1941—1945 годов. Конечно, события в Чечне тут способствуют этому интересу. Но все-таки дело не только и не столько в них. Тут проявляется тоска по прошлому. Именно тоска, не более того. Сейчас русские готовы принять романтику советского периода, но лишь на уровне созерцания, в кино, в песнях и книгах, а не в практической жизни. В виртуальном, а не в реальном мире. Как нечто такое, что не обязывает их к поступкам такого рода, какие они видят в кино и о каких поется в песнях. Это проявление негативной реакции на постсоветскую реальность, причем реакции пассивной. Это отдушина для душевных состояний. Нечто подобное антисоветской фронде советских времен. Только та фронда способствовала краху советской системы, а нынешняя фактически примиряет с постсоветским режимом.