Алексей Филатов - Крещённые небом

Вышли, построились, и Романов провел ориентирование на местности: «Вот там север, и если что, нам отходить туда. Потому что в случае неудачи нам придется действовать самим, и никто не скажет, что мы — сотрудники спецподразделения Советского Союза».

Долгие годы жена Зудина не знала подробностей того, как погиб ее муж. От нее скрывали, оберегали, чтобы не шокировать подробностями. От нее и двух дочерей. И только по прошествии многих лет участники событий рассказали о том, что произошло тогда на ближайших подступах к Тадж-Беку. Да простит меня Нина Васильевна, но эта трагическая правда уже не является предметом умолчания.

Вспоминает ветеран Группы «А» КГБ-ФСБ подполковник Сергей Кувылин:

— На маленькой площади перед дворцом наша БМП встала, встали и другие машины. До входа в сам дворец оставалось метров двадцать, но по бортам барабанили пули, как град. Заставить себя вылезти из-под брони, пересилить страх — невозможно. Как вылезти, если фактически в сантиметрах от самого лица впиваются пули?

Когда мы выпрыгнули из БМП, грохот стоял страшный. Трудно было понять, откуда стреляют. Казалось, со всех сторон. Смотрю — Егорыч побежал и залег у какого-то железобетонного постамента. С ним еще кто-то. Огонь открыли. Я перебежкой и к ним, рядышком. Упал и воюю — вначале по подсказке Зудина, а потом и сам определился в целях. Лежим, стреляем, подбадриваем друг друга, а дворец метрах в двадцати от нас. Как уцелели в эти первые минуты, представить трудно. Если глядеть с верхних этажей дворца, то мы были идеальными мишенями.

Кончились патроны, Зудин еще один магазин подбросил. Мы снова стали стрелять по окнам, как вдруг в трех метрах от нас раздался взрыв ручной гранаты. Егорыч за лицо схватился, а из-под пальцев кровь течет, густая, как кисель. Он головой ткнулся и затих. Я крикнул ему: «Егорыч, живой?!» Он не ответил. Здорово ему досталось… В этот момент одна из наших БМП с разбитыми триплексами пошла на нас. Сначала я не придал этому значения, но, опомнившись, понял, что сейчас случится страшное. 14-тонная махина наехала гусеницами на Егорыча и раздавила его. Он страшно кричал и молотил кулаками по асфальту, пока гусеничные траки перемалывали его спину, а потом затих, уткнувшись лицом в землю. Как потом установили медики, у него не выдержало сердце, и он умер от болевого шока.

… Страшная смерть. Но о ней, равно как и о других смертях, нужно знать, чтобы понимать высокую «себестоимость» одержанной в Кабуле победы. Победы… сродни чуду! При имевшемся раскладе сил и средств операция «Шторм-333» походила на авантюру.

Через несколько секунд после гибели Зудина слепая БМП в темноте наедет на Кувылина, но его от смерти спасет бетонный куб и то, что сам офицер спецназа исхитрился расположить тело и правую ногу так, чтобы гусеницы машины не переехали поперек, а только вдоль правой ноги.

— Подполз к Егорычу. Я понимал, что он был уже скорее всего мертв, но думать нужно было о другом: как действовать дальше в создавшейся ситуации? Все наши лежали на открытой местности под огнем противника. Подняться не мог никто! Мы были шокированы. Нет, мы все так же стреляли по окнам, но сама атака захлебывалась. Неожиданно раздался сердитый крик Сергея Голова — командира подгруппы: «Вперед… вашу мать!» Он встал в полный рост и поднял нас в атаку. Именно это переломило ситуацию на площади. Я тоже взял себя в руки и подполз к Зудину, лежавшему абсолютно неподвижно: «Гена, я твой автомат возьму». Потом я расстегнул ему кобуру и положил руку Зудина на пистолет, крикнув в самое ухо: «Гена, если что!» Опираясь на автомат Егорыча, прыгая на здоровой ноге, я заковылял к дворцу.

В 1995 году, когда у Нины Васильевны Зудиной появится первая внучка, крестным отцом малышки станет именно Сергей Кувылин.

…Зудин был душой компании, любил исполнять патриотические песни, но его коронная песня была совершенно иного настроя. Это романс «Гвоздики алые», который незадолго до Первой Мировой войны написал Александр Ширяевец, волжский поэт и друг Сергея Есенина:

Было время, когда этот романс часто крутили по радио, в разных вариантах он звучал с грампластинок и в дружеском кругу. Его пели на фронте, тоскуя по мирной жизни. Студентки переписывали слова «Гвоздик…» в свои заветные тетрадки-песенники. Ими даже объяснялись в любви, исполняя романс любимым, или посылая его строки в письмах.

Геннадий Егорович был отличный семьянин. Затертое вроде бы понятие, отдающее официальной характеристикой. Но как скажешь иначе? Да и по нашим расхристанным временам быть таковым — это почти подвиг, не правда ли?

Вместе с женой и дочками Геннадий Егорович много путешествовал: зимой на «Запорожце» Зудины отправлялись в лес, брали с собой лыжи, а летом на байдарке плавали по живописной реке Десне.

Судьба дала Нине Васильевне возможность еще раз увидеть мужа, позабывшего на кухне сверток со сменным бельем. Позвонила ему на работу, и они сговорились встретиться недалеко от Октябрьской площади.

Настала ночь, и транспорт не ходил. Ни автобусы, ни троллейбусы. Возвращаться домой Нине Васильевне пришлось на попутном грузовике. Сидя в кабине, она вспоминала, как муж обнял ее перед разлукой… О том, что поездка предстоит дальняя, сказать он не имел права.

За мужество и отвагу, проявленные при выполнении операции «Шторм-333», капитан Зудин Геннадий Егорович награжден орденом Красного Знамени.

Получив известия из Кабула, руководитель Седьмого управления КГБ генерал Алексей Дмитриевич Бесчастнов поставил задачу — оповестить семьи погибших товарищей, и это тяжкое поручение выпало на долю начальника отделения Дмитрия Аеденёва. Дело нужно было довести до конца.

— Я позвонил Литвинчуку, попросил, чтобы он взял с собой медсестру и необходимый набор успокоительных средств, послал за ним машину. Поехали к Зудину. Его жену Нину я знал хорошо, дружили семьями. Когда вошли в небольшую квартиру, где они жили, вся семья была в сборе — Нина, дочки, мать, отец.

Увидев меня, Нина каким-то шестым чувством поняла, что случилось нечто страшное:

— Нина, успокойся, не волнуйся… но я приехал к тебе с известием, что Гена погиб.

Естественно, слезы, рыдания. Дочки заплакали, мать — тоже. Медсестра Тамара Ивановна сделала Нине укол. Я сказал, что хоронить Гену необходимо 5-го или 6-го января. Попросил назвать кладбище. Когда Нина немного пришла в себя, назвала кладбище — Востряковское. Определились по времени.