Юрий Щекочихин - Забытая Чечня: страницы из военных блокнотов

(Кстати, после публикации в «Новой газете» мне позвонили из Главной военной прокуратуры и сказали, что направляют в Чечню специальную комиссию, чтобы эыяснить, что же это за «чеченский батальон» на деньги Минобороны сформировал Квашнин в Ведено? Комиссия, как я знаю, выехала, но к каким она пришла выводам, несмотря на все свои попытки, не знаю и по сеи день: никто ничего не хотел говорить.)

Когда наша делегация вернулась в Москву, мы провели через Думу специальное постановление о положении в 46-й бригаде и даже сумели отдельной строкой закрепить ее финансирование в бюджете на следующий год (чем дело закончилось — об этом в следующем блокноте).

Вторая чеченская война отличается от первой своей обыденностью.

Какие акции протеста прокатились по стране в 95-м, 96-м годах! Сколько было митингов, демонстраций! Да хотя бы вспомнить миллион подписей, собранных Борисом Немцовым у себя в Нижнем Новгороде (за что тогда на него смертельно обиделся Борис Ельцин).

А эта война как бы и не война. Приходилось слышать и такое: если бы не вторжение Хаттаба и Басаева в Дагестан, никакой войны вообще бы не было. Если бы так!

Приведу выдержки из статьи корреспондента французской газеты «Le Monde» Франсуа Бонне, который в свою очередь обильно цитирует тогдашнего премьер-министра Сергея Степашина, уже после своего премьерства давшего «Независимой газете» обширное интервью:

«Бывший премьер-министр Сергей Степашин заявляет, что «решение о вторжении в Чечню было принято еще в марте 1999 года». Интервенция была «запланирована» на «август-сентябрь», именно на период, когда по России прокатилась волна протестов, послужившая для развертывания борьбы с «исламским терроризмом». «Это произошло бы, даже если бы не было взрывов домов в Москве».

В то время как число погибших в чеченской кампании исчисляется уже тысячами, появляется все больше свидетельств о том, что развязывание войны в Чечне было тщательно спланированной предвыборной операцией Кремля. Эти данные порождают все больше вопросов относительно причастности российских властей к террористическим актам в сентябре 1999 года, унесшим жизни 300 человек, и рейду в Дагестан исламских боевиков чеченского полевого командира Шамиля Басаева в начале августа.

В интервью «Независимой газете» бывший премьер-министр Степашин не оставил камня на камне от официальных заявлений о том, что эта война стала «ответом на действия международного терроризма» и «на непрекращающиеся акты агрессии против России». Он пояснил, что уже в марте 1999 года было принято решение о завоевании Чечни. «Я готовился к активной интервенции, мы планировали оказаться к северу от Терека в августе-сентябре». Степашин подчеркнул, что «это произошло бы, даже если бы не было взрывов в Москве», и что Владимир Путин, «бывший в то время директором ФСБ, обладал этой информацией». Сергей Степашин высказал также критическое мнение относительно нынешней военной операции. «Я бы дважды подумал, прежде чем форсировать Терек и продвигаться на юг… блицкриг не получился, и мы столкнулись с партизанской войной».

Статья французского журналиста была напечатана 26 января 2000 года — наше общество как раз пришло в эйфорию от знакового путинского лозунга — «Мочить в сортире».

Да, ждали эту войну, хотели этой войны, иначе не составило бы особого труда прикрыть границу между Чечней и Дагестаном российскими войсками (а прикрывали ее, как помните, только дагестанские милиционеры и ополченцы). Как не дали бы ни Хаттабу, ни Басаеву спокойно уйти от возмездия.

Потому-то до сих пор мы как бы не замечаем вторую чеченскую войну.

Это где-то там, далеко, зарево пожарищ! Это не у нас, это в другой стране умирают солдаты!..

За первые 7 месяцев военной операции в Чечне рейтинг Владимира Путина вырос с 2 % до 54 %.

Дорога в Кремль была открыта.

История Андрея Бабицкого, корреспондента радиостанции «Свобода», случилась именно тогда.

В мае этого года я написал в «Новой газете»:

«До полудня прошедшей среды, — писал я в своей газете в мае того года, — я знал лишь то, что знали все: задержание на блокпосту журналиста, молчание сначала, потом — все более и более разгорающийся скандал, полувнятные комментарии по теленовостям различных полувнятных официальных лиц, предъявленные ему обвинения в причастности к незаконным вооруженным формированиям, потом откат назад: кого-то командируют из Москвы на Кавказ, кому-то дают приказ разобраться честно и объективно.

Да ладно. Об этом вы и сами все знаете.

В среду днем я узнал, что Андрею Бабицкому пытались предъявить обвинение в нелегальном вывозе иконы из Чечни в Москву, то есть из войны в мир. Икона, как выяснилось, была оценена экспертами из музея Андрея Рублева ровно в десять рублей. Успел написать заметку в уже выходящий четверго вый номер «Новой газеты». В тот же день, вернее, еще вечером в среду, узнал, что из следственного изолятора Андрея Бабицкого перевезли в Моздок, на нашу военную базу, где сменили санкцию — с ареста на подписку о невыезде с постоянного места жительства, то есть из Москвы. Помню, даже расстроился, что номер газеты уже печатается и мои ассоциации с прошлым (не в чем обвинить? Подсунем наркотики и т. д. и т. п. — посадим как миленького) глупы и неуместны.

Ошиблись — исправим. Погорячились — с кем не бывает…

То есть я еще надеялся.

Да, это было вечером в среду… Потом произошло то, что произошло. С Андреем Бабицким, хотя не только с ним. Я вдруг понял, перед каким порогом мы встали. Почти перешагнули. Или уже перешагиваем.

Не надо только говорить: ну, понятно! раз попал в передрягу журналист, то есть коллега — то сейчас всех начнете запугивать!

Я видел много войн. Видел, как работают коллеги. Чаще — гордился их работой, иногда — было стыдно за них. Мы внимательно следили за тем, кто как пишет и кто о чем сообщает. Бросались на помощь друг другу, если случалась беда.

Да, но писали-то мы не друг о друге. Что мы-то? Мы лишь гости у тех, кто, даже не зная за что, погибает на войне, оставаясь лишь на случайных фотографиях да в непросыхающих слезах матерей и друзей.

Мы старались показать, сказать, написать правду о том, что происходило и происходит на самом деле, и были, честно, горды, когда нам это удавалось. Ведь правду-то должны знать не в каком-нибудь узком президентско-генеральском кругу: мы же все в одном кругу, в одной стране и в одном времени. Да и смерть-то одинакова, что на свалке, что на Новодевичьем.

Так что, еще раз — не надо. Не имя журналиста Андрея Бабицкого защищаю. Наши с вами имена. Мы-то сами сегодня кто? Кого из нас делают? Кому мы сегодня мечтаем поверить? Каким порядком нас заманивают?

Прошу читателя извинить меня за то, что отвлекся от хронологии событий.