Евсей Гречена - Война 1812 года в рублях, предательствах, скандалах

От себя добавим, что Наполеон с таким превосходством в численности войск мог легко обойти позицию Барклая и отрезать ему путь к Поречью. Тем не менее генерал уже известил императора Александра о готовящемся сражении, написав ему:

«Я взял позицию и решился дать Наполеону генеральное сражение».

А потом он вдруг приказал своим войскам продолжить отступление. Обычно это решение объясняют тем, что 15 июля он получил от князя Багратиона известие о неудаче под Могилевом и невозможности соединиться с 1-й армией, а также о том, что французы угрожают непосредственно Смоленску.

На самом деле произошло следующее. Утром 15 (27) июля от князя Багратиона прибыл поручик Н. С. Меншиков и передал сообщение о том, что, к сожалению, князь не может пробиться на север (к Орше) через Могилев, а посему он вынужден был перейти Днепр, дабы взять направление на Смоленск.

Для Барклая это означало, что нужно было вновь начинать отступление, тем более что и его начальник штаба генерал Ермолов предрекал ему, в случае боя на позиции впереди Витебска, неизбежную гибель армии.

В этой непростой ситуации Барклай де Толли решил собрать военный совет.

На нем генерал Ермолов заявил, что надо, «немедленно снявшись с позиции, начать отступление; в противном случае армия подвергается поражению по частям».

Все согласились с мнением Ермолова, один лишь генерал Тучков 1-й предложил остаться на занимаемой позиции до вечера.

В конечном итоге Барклай де Толли, разделяя убеждение своего начальника штаба, приказал отступать через Поречье к Смоленску.

Военный историк генерал Д. П. Бутурлин констатирует:

«Намерение дать сражение, принятое единственно с тем, чтобы не потерять сообщений своих со Второй армией, которую предполагали уже при Орше, было оставлено, и Барклай де Толли решился отступить к городу Поречье, дабы иметь всегда возможность предупредить неприятеля у Смоленска».

Таким образом, как пишет историк войны 1812 года Н. А. Полевой, теперь «не Витебск, но Смоленск являлся той точкой, где могла остановиться русская армия».

Как видим, поняв, что не может рассчитывать на князя Багратиона под Витебском, Барклай де Толли отказался от своего плана. 15 (27) июля он доложил императору Александру:

«Я принужден против собственной воли сего числа оставить Витебск».

Карл фон Клаузевиц рассказывает:

«Однако для русских представляло все же немалый, хотя и побочный интерес попасть в Смоленск, чтобы скорее соединиться с Багратионом; в Смоленске можно было продержаться несколько дней; там находились значительные запасы и кое-какие подкрепления, поэтому для Наполеона, безусловно, представляло интерес отбросить русских от этого города».

Во второй половине дня, 15 (27) июля, Барклай, как пишет историк Анри Лашук, «исчез в направлении Смоленска».

По мнению Карла фон Клаузевица, «это явилось истинным счастьем, и мы вправе сказать, что русская армия <.. > была спасена».

Это может показаться удивительным, но Наполеон узнал об отходе русских только утром следующего дня. Объясняя это, историк Н. А. Троицкий обращает особое внимание на то, как отступил Барклай: «Перед рассветом ординарец Мюрата разбудил Наполеона: Барклай ушел! Оставив на месте биваков огромные костры, которые до утра вводили французов в заблуждение, Барклай ночью тихо тремя колоннами увел свою армию к Смоленску».

Сказать, что Наполеон был взбешен, это значит — ничего не сказать.

А маневр был произведен так, что в штабе Наполеона никто не мог понять, куда делась русская армия. В каком направлении ее преследовать? И что вообще произошло?

Очевидец этих событий генерал Арман де Коленкур рассказывает:

«Нельзя представить себе всеобщего разочарования и, в частности, разочарования императора, когда на рассвете стало несомненным, что русская армия скрылась, оставив Витебск. Нельзя было найти ни одного человека, который мог бы указать, по какому направлению ушел неприятель, не проходивший вовсе через город.

В течение нескольких часов пришлось, подобно охотникам, выслеживать неприятеля по всем направлениям, по которым он мог пойти. Но какое из них было верным? По какому из них пошли его главные силы, его артиллерия? Этого мы не знали».

Наполеон вызвал к себе начальника штаба маршала Мюрата генерала Белльяра и спросил его о состоянии кавалерии. Тот честно ответил, что «кавалерия сильно тает, слишком длительные переходы губят ее, и во время атак можно видеть, как храбрые бойцы вынуждены оставаться позади, потому что лошади не в состоянии больше идти ускоренным аллюром».

— Еще несколько дней таких маршей, — добавил бесхитростный герой многих сражений, — и кавалерия вообще исчезнет.

Наполеон в бешенстве бросил свою саблю на разложенную перед ним карту…

Он, казалось, недоумевал и не знал, на что решиться. Все планы его были расстроены. Он мог провозглашать хоть всей Европе, что русские бегут от него, но сам хорошо видел и понимал, что совсем «не робость уклоняет русских от боя».

По мнению историка В. М. Безотосного, «в Витебске Наполеон начал испытывать колебания в вопросе о целесообразности дальнейшего движения вперед».

Итак, генерального сражения под Витебском Наполеон так и не дождался, однако трехдневные арьергардные бои русских в районе этого города, по данным историка Анри Лашука, «стоили французским войскам около 3000 убитых и раненых, но русские, хотя и были обороняющейся стороной, потеряли еще больше — свыше 4500 человек».

В донесении императору Александру от 15 (27) июля Барклай де Толли написал:

«Войска Вашего Императорского Величества в течение сих трех дней с удивительною храбростию и духом сражались противу превосходного неприятеля. Они дрались как россияне, пренебрегающие опасностями и жизнию за государя и Отечество <���…> Одни неблагоприятствующие обстоятельства, не от 1-й армии зависящие, принудили ее к отступлению <���…> Непоколебимая храбрость войск дает верную надежду к большим успехам».

Итак, 1-я Западная армия отошла от Витебска тремя колоннами.

В свою очередь, Наполеон, лишенный какой-либо достоверной информации, был вынужден делать свои распоряжения наугад, исходя из предположения, что Барклай де Толли не мог отступить иначе, как к Смоленску, дабы постараться войти в соединение с князем Багратионом.

Как отмечает историк Анри Лашук, стояла «изнуряющая жара душного русского лета», и треть армии Наполеона «болела или погрязла в мародерстве».

Во французском лагере ощущались усталось и недовольство достигнутыми результатами.

Понять людей, находившихся под знаменами Наполеона, можно: все было уже не так блестяще, как в начале войны, и преследование отступающего противника происходило среди «пустыни», освещаемой по ночам заревом горящих селений.