Владимир Снегирев - Вторжение. Неизвестные страницы необъявленной войны

Правительство Советского Союза удовлетворило просьбу афганской стороны».

Ниже шли «Сообщения из Кабула». Состоялось заседание ЦК Народно-демократической партии Афганистана. Бабрак Кармаль стал также председателем Революционного совета, премьер-министром, главнокомандующим вооруженными силами ДРА.

Кабульское радио сообщало, что революционный суд за преступления против народа Афганистана приговорил X. Амина к смертной казни. Приговор приведен в исполнение.

Итак, уже поздно вечером 27 декабря афганский народ узнал, что отныне у него появился новый руководитель — Бабрак Кармаль. А учитывая, что этот человек взошел на трон под грохот советских танков, въезжающих к Кабул, имя нового вождя на Западе обычно употребляли в обидном сочетании, с приставкой «марионетка Кремля».

Был ли он на самом деле ставленником Москвы? И если да, то почему выбор пал именно на него? Ответы на эти вопросы носят неоднозначный характер.

БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА. Бабрак Кармаль. Родился в 1929 году. Отец — пуштун из племени моллахейль, мать — таджичка. Хорошо знает языки пушту, дари, владеет немецким и английским. Его отец был влиятельным человеком в высших военных кругах Афганистана: командовал дивизией и корпусом, вышел в отставку в звании генерал-полковника. В 1950 году Бабрак Кармаль — активист союза студентов Кабульского университета. Трижды был осужден за революционную деятельность. Отсидел в тюрьме более четырех лет. В 1956 году выпущен из заключения под залог. Работает в министерстве планирования. Сразу после создания НДПА становится заместителем первого секретаря ЦК партии, а вслед за объединением партии он — один из трех секретарей ЦК. Во второй половине 60-х годов опубликовал в газете «Парчам» ряд статей, полемизирующих с теорией «народной революции» Тараки, в частности, настаивал на том, что Афганистан находится в преддверии национальнодемократической, а не пролетарской революции. Восемь лет был членом парламента. В 1978 году направлен послом в Чехословакию. У него два сына и две дочери.

Почти полтора года провел Кармаль в вынужденной эмиграции. Последние месяцы перед возвращением он фактически жил на полулегальном положении, не без оснований опасаясь мести Амина. И вот в декабре 79-го пробил его час: он снова на родине, ему доверены высшие посты в партии и государстве.

Впрочем, возникает естественное для этой ситуации недоумение. Во-первых, каким путем Бабрак Кармаль сумел из Чехословакии юпасть в Кабул? И во-вторых, кто и когда избрал его генсеком?

Однажды представилась возможность задать эти вопросы самому Кармалю.

— Но настало ли время для откровенных разговоров на такую непростую тему? — переспросил он, явно колеблясь.

Было понятно его замешательство. Бабрак Кармаль не скоро сможет сказать полную правду о тех событиях, участником и заложником которых он стал, если вообще у него когда-нибудь появится такая возможность. И все же… Слишком много разных спекуляций вокруг Афганистана, много лжи, передергиваний, неточностей… Разве это не повод для того, чтобы наконец внести ясность, рассеять туман?

Кажется, последний аргумент представляется весомым нашему собеседнику.

— Правда очень горька, — после некоторого раздумья говорит он. — Чтобы ответить вам, я должен начать издалека.

У нас была партия, созданная четверть века назад. Тараки избрали ее первым секретарем, меня — вторым. Политбюро в то время еще не было, а центральный комитет состоял из семи членов и четырех кандидатов.

Затем у меня появились разногласия с Тараки по политическим, идеологическим и организационным вопросам. Он считал, что наша программа-минимум должна предусматривать народнодемократическую революцию со всеми вытекающими из этой концепции условиями, вплоть до диктатуры пролетариата. Я же был против, полагая, что мы находимся лишь в начале национально-демократического движения. Тараки хотел перепрыгнуть через все этапы сразу в социализм.

Другой пример. Я был против Амина, а Тараки, наоборот, всячески способствовал его продвижению вверх.

Десять лет продолжались наши разногласия. Наконец, за 8–9 месяцев до Апрельской революции мы не без участия Советского Союза пришли к единству, оказавшемуся непрочным. Потом революция… Я опять второй, после Тараки, на всех высших постах — в партии, государстве и правительстве.

Теперь скажите, на кого по логике партия должна была обратить свои взоры после убийства Тараки? Кого она могла призвать в высшее руководство?

Какой бы дорогой я не вернулся домой, это была воля моей партии. Таким будет ответ на ваш вопрос.

— И все же, как это оказалось исполненным технически — ваше возвращение?

— Конечно, я не мог проехать через Пакистан или Иран. Оставался один путь — через Москву и Ташкент. Как летел и на чем — это уже детали, в которые я не хотел бы вдаваться. Скажу только, что до самых последних дней у меня не было никаких контактов с советскими гражданами.

— А кто же принял решение устранить Амина?

— Было ясно, что Амин должен уйти, а партия должна жить. Первое со вторым не совмещалось. К этому решению мы подошли одновременно — и здоровые силы в НДПА, и советские товарищи.

— К какому решению: устранить Амина политически или уничтожить его физически?

— Убрать с дороги деспота, ликвидировать тиранию, от которой пострадали тысячи афганцев.

Хотел бы еще и еще раз повторить: я не имел контактов с советскими вплоть до самых последних дней перед возвращением в Афганистан. Я не приглашал к нам ваши войска. Возможно, их пригласили те четыре министра — Гулябзой и другие, которые скрывались от репрессий в СССР? Не знаю… Сам я прибыл в Афганистан, когда там уже находилась часть советских войск. Меня поставили перед свершившимся фактом.

— Еще один вопрос, который нельзя не задать, хотя, возможно, это и покажется вам бестактным. Сразу после убийства Амина по радио вас объявили генеральным секретарем партии. Как могли вас избрать, если не было ни пленума, ни съезда?

— Возникла совершенно особая ситуация, когда вступают в действие иные законы и правила. У меня произошли встречи с товарищами, которые ранее составляли руководящее ядро партии, а при Амине скрывались в подполье. В ходе этих встреч было подтверждено, что я должен встать во главе партии. Собственно, для моих соратников это стало ясно гораздо раньше — сразу после гибели Тараки.

Ф. А. Табеев: Бабрака Кармаля я впервые увидел в самом начале 1980 года. Тогда афганцы еще не решили, где будет резиденция нового руководителя, поэтому Кармаль принял меня в скромном особняке Совета Министров. Он сам к тому времени изъявил желание познакомиться с советским послом.