Владимир Снегирев - Вторжение. Неизвестные страницы необъявленной войны

Думаю, желание отца диктовалось чисто человеческим стремлением помочь тем, кто воюет в Афганистане. Тем более что сознание наше формировалось под влиянием официальной пропаганды: народ там совершил революцию, а проклятые «духи» и американцы мешают ему зажить лучшей жизнью.

Я разделял взгляды и позицию отца. Тогда летал вторым штурманом на ТУ-16. Ребята однажды подшутили надо мной: дескать, весь экипаж полетит в Афган, а меня как самого молодого и не имеющего достаточного опыта не возьмут. Как я переживал, не могу передать…

Воспользовавшись советом отца, поехал в Москву, в управление кадров ВВС, там мне сказали: «Ждите вызова»…

В январе 1982 года я снова говорил с отцом по телефону. Он уже служил в ДРА, в должности начальника оперативного отдела ВВС 40-й армии. После одной высадки в горах почувствовал себя плохо, его срочно доставили в Свердловск и сделали операцию на желудке. А у меня обнаружился туберкулез легких, я тоже лег в госпиталь. По телефону из Свердловска отец ничего особенного про Афганистан сказать мне не мог. Но разговор наш тем не менее касался именно этого. Тут я должен сделать маленькое отступление.

У меня возник конфликт со старшим штурманом. Однажды я сказал ему в присутствии других офицеров, что он лжец и сплетник. Основания для такой оценки имелись более чем веские. Естественно, он затаил зло. А тут подоспел на меня обещанный вызов из Москвы. Я в те дни находился в командировке. Как положено, потребовалась служебная характеристика. Составил ее старший штурман. Можете себе представить, что он написал. В тюрьму с такой характеристикой не приняли бы. Я и пьяница, и разгильдяй, и неумеха… В вызове-то не говорилось, что меня в Афган направляют. Указывалось — «за границу», а куда конкретно — не говорилось. Полагаю, что если бы штурман знал, что лечу я в ДРА, он не стал бы подличать. А так у него возникло желание насолить, не дать мне возможность полететь «за границу».

Компрометирующая бумага ушла в Москву (я и не знал о ее существовании). Там ахнули, позвонили в Кабул бате, прочитали ему текст. Тот взъярился, хотя по натуре был мягкий, интеллигентный, демократичный, совсем не вписывался в традиционный образ военного, я в этом смысле, похоже, в него.

И вот я получаю от бати письмо. Начинаю читать и глазам не верю. «Здравствуй, Валерий Анатольевич!» Ничего себе, думаю, начало, с каких это пор батя меня по имени отчеству начал величать? Дальше — больше. Разнес, расчехвостил меня батя, не уставая цитировать характеристику. Тут я начал соображать…

У командира отряда выяснил, по чьей милости батя на меня смертельно обиделся, посчитав, что я опозорил род Бурковых. В общем, все обошлось, недоразумение с отцом было улажено. На меня написали новые характеристики — служебную и комсомольскую. И я стал ждать нового вызова. Кстати, туберкулез полностью залечил. Как сказал мой лечащий врач, «все прошло, как с белых яблонь дым».

Отцу не советовали после операции возвращаться в Кабул. Он настоял на своем. За время службы облетал весь Афганистан, даже ходил авианаводчиком, многое на собственной шкуре испытал. И тем не менее стремился в ДРА, считая своим долгом быть там, где трудно.

Изменились ли его взгляды на войну? Несомненно. «Что мы тут делаем?» — обронил он как-то в разговоре с сослуживцем. Об этом я узнал позднее от друзей бати. И тем не менее снова оказался в действующей армии.

Погиб он в начале октября 1982-го. Шла армейская операция в «зеленке» между Кабулом и Баграмом. Поочередно туда летали на вертолетах командующий ВВС армии и отец. В один день были сбиты сначала «восьмерка», а потом и «двадцать-четверка». Надо было срочно спасать экипажи. Положено так: кто первый заметил сбитый вертолет, кто ближе всех к нему, тот и должен спасать. Отец оказался ближе всех. Ми-8, в котором он находился, начал снижаться, тут его и шибанули из ДШК, отбив балку. Неуправляемое падение, пожар, завалились на бок. Экипаж выскочил через боковушки, батя попытался через задний отсек, где стояли баки с топливом, и тут грохнул взрыв. Очевидцы рассказывали: отца обдало керосином и отбросило взрывной волной. Он обгорел полностью, только, как говорится, белая полоска под портупеей осталась. Спасти его оказалось невозможно…

Реакция на горе, несчастье, беду у людей разная бывает: один падает в обморок, другой приходит в шоковое состояние. А у меня появляется улыбка. Да, улыбка. Я уже оформил документы, прошел медкомиссию, собрал чемоданы, чтобы отбыть в Кабул. Попросили напоследок сходить в наряд. Пришел после полуночи в гостиницу, где жил, мне сообщили: «Тебя ждет на почте срочная телеграмма». Позвонил туда. Мне прочитали текст маминого сообщения. Первое ощущение — пустота и неопределенность, будто нарушился незыблемый ход вещей. И еще мысль: вот чем может окончиться Афганистан. Навстречу попался друг — Алик Сибагатулин, я ему: «Батя погиб…» — и улыбаюсь. Со стороны дико было глядеть.

Прилетел я в Свердловск на похороны. Гроб не открыли, хотя я настаивал. И вновь точило изнутри: вот чем это заканчивается. Оказывается, мы там не одни цветочки выращиваем, как показывают по телевизору. И еще большее стремление, желание появилось — заместить в Афганистане отца. Оно как наваждение стало преследовать меня.

Вернулся с похорон — новый сюрприз: «твоя загранкомандировка отменяется, звонили из Москвы». Ну, понятно, отец погиб, теперь сын лезет в пекло, потому и пожалели меня в кадрах ВВС. Я начал бомбить рапортами свое и московское начальство. И — нашла коса на камень. Нет и нет. Только через год разрешили. 3 января 1984 года я все-таки попал в Афган.

В штабе армии старшего лейтенанта Буркова спросили, кем бы он хотел служить. Валерий попросился в авианаводчики. Вспомнилась фраза из того давнего «гневного» отцовского письма: «Был бы ты авианаводчиком, узнал бы, почем фунт лиха. А пьяниц и здесь хватает, из-за них люди гибнут»… Пьяницей Валерий сроду не был, а вот авианаводчиком стал.

Место пребывания группы боевого управления, куда входил Бурков, — Кандагар. Но там он бывал редко — мотался по всему Афганистану, участвовал в операциях и рейдах вместе с батальонами и полками. Толком он вначале не знал, что такое авианаводчик.

Начал спрашивать. От него отбояривались такими словами: «Посмотришь — поймешь. Главное, в бою ориентируйся на старослужащих солдат, как они делают, так и ты». И еще. «Когда тихо, особо вперед не суйся, когда стреляют — не высовывайся». Вот и вся наука. Потом Бурков убедился: все советы верны, кроме «не высовывайся». Как раз авианаводчик и должен, обязан «высовываться».

В Кандагаре на постановке задачи стали определять, кто куда пойдет. Бурков рванулся идти с десантниками. Его остановили — больно прыток. Для начала направили в мотострелковый батальон.