Лев Безыменский - Тайный фронт против второго фронта

Возникал вопрос: на что могло надеяться гитлеровское руководство в данной ситуации?

На этот вопрос Верховный отвечал так:

— На то же, на что надеется азартный игрок, ставя на карту последнюю монету…

— Гитлер, вероятно, сделает попытку пойти любой ценой на сепаратное соглашение с американскими и английскими правительственными кругами, — добавил В. М. Молотов.

— Это верно, — сказал И. В. Сталин, — но Рузвельт и Черчилль не пойдут на сделку с Гитлером. Свои политические интересы в Германии они будут стремиться обеспечить, не вступая на путь сговора с гитлеровцами, которые потеряли всякое доверие своего народа, а изыскивая возможности образования в Германии послушного им правительства». [91] Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М.: Изд-во АПН, 1974, т. 2, с. 260–261.

Справедливые опасения?

Как-то в Бонне я смотрел любопытную телевизионную передачу. Ее авторы задались вопросом: если бы в 1944 году в «третьем рейхе» существовало телевидение, то как бы выглядели его передачи в день 20 июля? Этот прием позволил сценаристам зримо представить все перипетии этого бурного дня, начавшегося взрывом бомбы в восточно-прусской ставке Гитлера, подложенной отважным Клаусом фон Штауффенбергом, и кончившимся разгромом заговора и расстрелом его руководителей во дворе здания генштаба на берлинской улице Бендлер-штрассе. Кстати, одним из действующих лиц этого телеспектакля был майор Отто-Эрнст Ремер, батальон которого сыграл решающую роль в срыве путча в Берлине и спас жизнь Геббельсу. Тот самый Ремер, который 41 год спустя стал одним из лидеров западногерманского неонацизма и с восторгом приветствовал кощунственный визит президента Рейгана на кладбище солдат вермахта и СС в Битбурге…

События 20 июля действительно драматичны. Но за их драматизмом, за отважными действиями Штауффенберга и группы его молодых друзей стоит не менее серьезная политическая драма, которую составляла подготовка и попытка путча. Его историки обычно начинают с конца 30-х годов, когда у небольшой группы консервативных военных и не менее консервативных политиков появились первые сомнения в успехе нацистских замыслов. До этого они рьяно помогали укреплению фашистской диктатуры, росту военной мощи рейха, разработке планов агрессии. Но вот стали зарождаться сомнения: а зачем Гитлеру ссора с Англией и Францией? Не лучше ли напасть на СССР в союзе с ними? Эти вопросы обсуждались в аристократических гостиных, в весьма узком кругу, но дискуссии результатов не имели. Держа, как говорится, «кукиш в кармане», господа генералы и послы продолжали служить Гитлеру или, удалясь в отставку, заниматься в своих поместьях составлением бесчисленных политических прожектов.

Но положение резко изменилось, когда вермахт стал получать сокрушительные удары от Красной Армии. Поражения под Москвой и Сталинградом стали сигналом для «прожектеров», которые начали искать пути к замене Гитлера каким-либо более приемлемым для них (и для Запада) режимом. Затем к ядру формировавшейся в 30-х годах политической фронды прибавились молодые офицеры-фронтовики, которые, побывав на советско-германском фронте, поняли неизбежность краха авантюрных замыслов Гитлера и его генштаба.

Заговор созревал очень долго, медленно. Сначала его участники вообще не хотели предпринимать насильственных действий и, упаси бог, трогать фюрера. Затем у тех же молодых офицеров родились планы террористических актов (например, планировался взрыв самолета, в котором летел Гитлер). Однако главные деятели — генерал Бек и его друзья-фельдмаршалы, «теоретик» заговора Гёрделер — всячески оттягивали решительные действия.

Лишь энергия графа Штауффенберга сломала это пассивное сопротивление и дала возможность произвести взрыв в «Волчьем логове».

Антифашистское Сопротивление — славная и драматическая страница в германской истории. Когда сегодня в нее пытаются задним числом вписать имена тех, кто стал в формальную оппозицию Гитлеру, лишь когда рейх пошел ко дну, над этим можно лишь посмеяться. Например, когда в число борцов Сопротивления включают, скажем, двух начальников генерального штаба генералов Гальдера и Бека и даже пару обергруппенфюреров СС, стремившихся заменить Гитлера на Гиммлера…

Но было и другое, подлинное Сопротивление. Оно началось не в июльский день 1944 года, а за много лет до того, — когда передовые, демократические силы Германии начали борьбу против надвигавшейся коричневой опасности. Когда нацизм был еще в колыбели, германские коммунисты забили тревогу. Они призывали к антифашистскому единству всех демократических сил и не жалели для этого ни труда, ни жизни. В то время, когда генералы рейхсвера (затем вермахта) с восторгом приветствовали нацистского фюрера и его диктатуру, а крупные промышленники не жалели на нее рейхсмарок, честные демократы вели неравный бой с штурмовиками и эсэсовцами. Когда же Гитлер пришел к власти, то на всю страну прозвучали слова великого коммунистического борца, славного гамбургского рабочего Эрнста Тельмана: «Гитлер — это война».

Французскую коммунистическую партию называли «партией расстрелянных», германскую можно считать партией повешенных и замученных в концлагерях. Невероятные муки испытали коммунисты, а с ними многие социал-демократы, другие честные немцы, ведя подпольную борьбу в невероятно тяжелых условиях. Несмотря на террор, антифашисты сохраняли веру в победу. Это была не нацистская, а «другая Германия» — благородная и смелая, шедшая в едином антифашистском строю.

С того момента, когда вермахт стал терпеть поражение, в этом строю образовалось новое, невиданное доселе явление. Среди немецких военнопленных, почувствовавших на себе удары Красной Армии, родилось движение, которое возглавил Национальный комитет «Свободная Германия». Созданный в июне 1943 года, он объединил антифашистские силы как среди военнопленных, так и в самой Германии и антифашистов-эмигрантов в других странах Европы и Америки. «Гитлер должен быть свергнут, чтобы Германия могла жить» — таков был один из центральных лозунгов комитета, который стремился к созданию нового, подлинно демократического строя, а не к реставрации старых порядков милитаризма и антикоммунизма, как того хотели ведущие деятели консервативного заговора. Звучит символично, что Донован называл заговорщиков «Черной капеллой»: их планы действительно были планами черной реакции.

Сейчас известно, насколько разнородным был этот заговор, созревший в верхах рейха. Лишь немногие из его участников действительно руководствовались национальными интересами немецкого народа. Группа, которую возглавлял полковник граф Клаус фон Штауффенберг, поняла необходимость связи с подпольным Сопротивлением, руководимым коммунистами. Однако главные участники заговора задумали его в других целях: они хотели сохранить «великую Германию» и — самое главное! — предотвратить военный триумф Советского Союза. С этими намерениями они и стремились заручиться поддержкой антикоммунистических кругов в США и Англии. В послании Гёрделера гитлеровскому генералитету прямо говорилось: «Войну нельзя выиграть ранее применявшимися средствами и прежними методами… Однако положение можно спасти». Гёрделер разъяснял: необходимо договориться с США и Англией, «что разрешит сосредоточить все военные усилия немецкого народа на Востоке… Вермахт должен оставаться способным удержать Восточный фронт на старой восточной границе Польши».