Лев Войтоловский - Всходил кровавый Марс: по следам войны

— А как узнаешь в бою, кто форсит и Георгия ищет, а кто, по-вашему, храбр? — задаёт вопрос адъютант Медлявский.

— Не скажу вам, как это узнается. Не берусь советы давать. Но в одном я твёрдо уверен: нужна железная выдержка, чтобы оставаться на месте, когда над головой рвутся шрапнели, чтобы мужество и чувство ответственности не покинули тебя, когда вопли и стоны людей и лошадей покрывают даже бешеный рёв орудий. Идёшь вперёд, командуешь, ободряешь, а самого точно в грудь толкает какая-то железная сила, и каждая пулька насвистывает в уши: наз-зад! наз-зад!.. Пускай другие похваляются своей храбростью, но я говорю вам прямо: не раз бывали моменты, когда я чувствовал себя отчаянным трусом... Ой, как много самообладания нужно, чтобы не дрожать, как в лихорадке, во время боя и не умчаться из-под огня. Недаром самым ненадёжным элементом в бою считаются ездачи (верховые). Как удержаться бородатому Фильке от соблазна, когда стоит тронуть коня, чтобы он мгновенно унёс тебя из ада?..

— Значит, то, что пишут о вас в газетах про вашу любовь к опасностям...

— Все это — сущие небылицы, — рассмеялся весело Нечволодов, — беззастенчивая брехня. С каким наслаждением я написал бы в редакцию этих газет: «Зачем вы печатаете все эти фальшивые глупости?» И под этим письмом, я уверен, подпишется каждый серьёзный офицер... Ах, как бы мне хотелось, чтобы кто-нибудь из газетных корреспондентов, которые знают храбрость только по оперным героям, побывал в окопах и честно описал все, как есть. Он должен был бы рассказать без всяких прикрас, что в окопах так же пьют, едят, разговаривают, как и всюду, но — под вечным страхом мгновенной смерти. Что умирать никому не хочется. Что рад душой, когда приходит смена. Что, дождавшись вечера, с наслаждением бежишь на бивак. Что часто идёшь в разведку, проклиная свою судьбу, войну, Европу; двигаешься, деморализованный страхом, по топким местам, по рытвинам и канавам, а связи нет, прикрытия нет, сердце ёкает, ноги вязнут в грязи, и даже не знаешь, где дерётся дивизия, куда выпрешься, на кого наткнёшься... И если мы все же исполняем свой долг, то только потому, что другого выхода нет. В голове ж и днём и ночью, и у храбреца и у труса гвоздит неотступно мысль: подстрелят, подстрелят, подстрелят...

— Но существует же героизм на войне? — настаивает на своём адъютант.

— В современной войне значат только массы людей, а не отдельные герои... Герои сидят теперь в далёком тылу и передвигают по карте эти массы туда и сюда и благодарят Бога, что... массы ещё покорны и повинуются их распоряжениям...

— А среди солдат попадаются настоящие храбрецы? — интересуется Болконский.

Нечволодов поёжился, помолчал и как-то неохотно, сквозь зубы протянул по-гвардейски:

— Конечно, и среди солдат есть люди, обладающие большим хладнокровием и большой силой воли. Но, чтобы быть храбрым, надо верить в цели войны... А они... не видят в ней смысла...

Война — это грязь, замешанная на человеческой крови. Кровь с обязательным воровством, мародёрством, насилиями и убийством. Не так страшно всадить штык в чужое тело, как вырвать кусок хлеба из рук ребёнка.

На днях в беседе с Семенычем я услыхал от него такую фразу:

— Слушай, что я тебе скажу. Может, мы кого и осиротили... Что ж, для того и пригнали нас. Одна только радость у меня: на чужой земле топчемся, а чужого не брал. И детям обиды не делал...

А теперь и Семенычу придётся. Значение вчерашнего приказа выяснилось вполне. Интендантство отказывается прокармливать армию и предлагает армии перейти на путь открытого мародёрства. Солдаты Бендерского полка вчера же приступили к делу. Они рассыпались по Шинвальду и окрестностям и организованно отбирали у населения хлеб, муку и картошку. Начальник дивизии Белов вызвал по этому поводу полковника Нечволодова, и между ними, говорят, произошёл такой анекдотический разговор.

Белов, человек жёлчный и раздражительный, страдающий катаром желудка, долго распекал Нечволодова и раздражённо закончил:

— Да вы знаете, как это называется? Вы просто мародёр!

— Так точно, ваше превосходительство, — спокойно ответил Нечволодов. Я — крупный мародёр. А вы — мародёр мелкий.

— Я? — опешил Белов. — Когда же я мародёрствовал?

— А помните: в Раве Русской, когда аптеку громили, вы наконечник клистирный взяли... Вам нужен клистирный наконечник, а мне нужен хлеб для полка...

Стоящая рядом с нами обозная команда принялась за дело ещё энергичнее. По предписанию из штаба дивизии, прихожу сегодня в обоз для производства телесного осмотра. В команде 500 человек. Спрашиваю командира обоза, пожилого полковника из запаса:

— А где же ваш доктор?

— Врача нет. Числится только по бумагам. Он, как выяснилось, умер ещё в одиннадцатом году и не был вычеркнут из мобилизационных списков. Хлопотали, хлопотали, но ничего не добились. Так и остались без врача.

— Кто же вас лечит?

— Ветеринарный доктор.

— Он здесь?

— И с ним, знаете, путаница вышла. Послали его за лекарствами в Киев. А он уже два месяца там сидит и не едет.

Приступаю к осмотру команды. Налицо только 300 человек. Спрашиваю:

— А где же ещё двести?

— Я их вместе с моим помощником, прапорщиком, и с двумя зауряд-чиновниками послал в соседний район на фуражировку, — спокойно поясняет полковник.

— Как? Двести человек на фуражировку? Да ведь это — целая экспедиция!

— Нуда. Но зато я уверен, что с пустыми руками не приедут..

Невозможно уснуть ни на минуту. Немцы, по-видимому, подвезли несколько новых тяжёлых батарей. Жалкой детской хлопушкой кажется наша артиллерийская пальба рядом с зловещим грохотом этих потрясающих взрывов. Снаряды летят по воздуху с таким страшным гудением и рвутся с такой ужасной силой, что о их направлении можно следить по звуку. Временами треск разорвавшегося снаряда напоминает грохот падающих домов. С цепким вниманием следишь за каждым ударом, и кажется, что все кругом превращается в развалины, и вот-вот чудовищные «кабаны» обрушатся на Шинвальд.

Канонада затихла. Оттого ли, что немцы потеряли надежду сломить скалистый упор нашей артиллерийской позиции, или оттого, что подвозят новые орудия, как утверждают солдаты?.. Но сразу все просветлело, и мы радостно ощущаем приход весны. Какое здесь удивительное солнце: стоит ему показаться на полчаса, как все кругом оживает. И ещё приятнее воздух — чистый, светлый и звенящий, как арфа. Звонким делает его горное эхо. Офицеры выбегают греться на солнце и осмотреть, как растут деревья». Здесь такая буйная растительность, что можно видеть, как распускаются почки. Кругом так много солнечной мягкости и цветов. Пахучими белыми цветочками усеяна вся земля. А вдали так заманчиво синеют карпатские леса.