В. Сахаров - У черноморских твердынь. Отдельная Приморская армия в обороне Одессы и Севастополя. Воспоминания

Одна бомба угодила‑таки прямо в трюм. Транспорт получил пробоину, накренился. Должно быть, вражеские летчики, зафиксировав прямое попадание, решили, что с судном покончено. Так или иначе, они прекратили бомбежку. А пробоину удалось заделать, разгрузка была доведена до конца. И «Серов», хотя и имел значительный крен, ушел под покровом ночи к берегам Кавказа. Потом он еще не раз приходил в Севастополь. Какого мужества и выдержки требовали от моряков такие рейсы!

В мае 1942 года положение с боеприпасами и горючим сделалось особенно напряженным — подвоз их с Кавказа сократился. Кораблям становилось все труднее прорываться к Севастополю. Командование флота использовало для перевозки боеприпасов и горючего подводные лодки, но это не решало проблемы: грузоподъемность лодок невелика.

С продовольствием дело обстояло лучше — у нас еще имелись запасы. Конечно, мы расходовали их экономно, помня, чего стоит доставка любого груза с Большой земли.

И вдруг я узнал: прямо у причала потоплен небольшой транспорт с продовольствием, к разгрузке которого еще не успели приступить. Судно погибло, но, может быть, еще можно спасти то, что оно доставило? Я приказал срочно отобрать в дорожном батальоне человек двадцать, умеющих хорошо плавать, и вместе с ними и начальником продфуражного снабжения товарищем Смещуком отправился к месту гибели транспорта.

Лежал он на глубине около 10 метров. Значит, люки, ведущие в грузовые трюмы, вполне досягаемы для ныряльщика средней руки. Я неплохо плавал и, чтобы раззадорить молодых ребят, нырнул первым.

Потом все по многу раз ныряли в трюмы с тросом, заканчивавшимся железным крюком, и подцепляли им в трюме все, что попадалось под руку. Работа продолжалась три дня. Все продовольствие, доставленное судном, было извлечено из воды, переработано и использовано.

Драматически проходила разгрузка транспорта «Абхазия», в прошлом пассажирского теплохода, когда он в последний раз—10 июня — пришел в Севастополь в сопровождении эсминца.

«Абхазию» мы ждали с величайшим нетерпением: шел третий штурм города, враг наседал, а боеприпасы у наших частей иссякали. Положение было настолько напряженным, что имел значение каждый час. Уже когда «Абхазия» прибыла и встала под разгрузку, которой руководил начальник артснабжения интендант 1 ранга В. Н. Салаутин, мне позвонил командующий армией и потребовал выяснить, почему снаряды с транспорта еще не поступают на огневые позиции батарей. Помню, это было в 5 часов утра.

Чтобы как‑то ускорить дело, я вместе с комиссаром тыла Я Г. Мельниковым и тремя работниками нашего штаба отправился к месту разгрузки на катере. Еще издали мы увидели такую картину: две группы самолетов бомбят «Абхазию» и миноносец, стоявший у берега под маскировочной сетью. Транспорт сильно накренился, около него что‑то горит. Потом миноносец у нас на глазах получил прямое попадание и начал быстро оседать в воду.

Воспользовавшись наступившей наконец паузой в бомбежке, мы приблизились к «Абхазии». На палубе никого не было видно, да там, наверное, и невозможно было находиться. А у борта -—две баржи со снарядами в ящиках, и некоторые ящики горят, угрожая взрывом…

Я попросил полкового комиссара Мельникова пройти на катере по бухте, отыскать какой‑нибудь буксир и любой ценой пригнать его сюда за баржами. А сам вместе с другими нашими товарищами перескочил на баржу, и мы начали тушить горящие ящики. Этим же занялся появившийся около нас начальник артснабжения Салаутин. Он рассказал, что рабочая рота и гражданская команда судна потеряли немало людей от бомбежки и пулеметного обстрела с воздуха и вынуждены были укрыться.

Минут через тридцать Мельников вернулся на портовом буксире, который, несмотря на возобновившуюся бомбежку, повел баржи с боеприпасами в Артиллерийскую бухту. Мельников встал на мостике рядом с капитаном буксира, а я остался на одной из барж, где продолжал с товарищами из штаба заливать еще тлевшие ящики. Снаряды удалось благополучно довезти до места.

«Абхазия» была последним транспортом, который доставил в Севастополь боеприпасы. После этого они доставлялись еще несколько раз лишь на быстроходных боевых кораблях.

Блокированный уже и с моря, отрезанный от источников снабжения, Севастополь не мог долго сдерживать яростный натиск врага.

30 июня рано утром Иван Ефимович Петров сообщил мне по телефону, что немцы прорвали нашу оборону на Сапун–горе и продвигаются к городу. Он сказал также, что переносит свой командный пункт. Мне было приказано оставаться со вторым эшелоном на прежнем месте, но к вечеру быть готовым перейти в другое.

В течение дня мы стягивали в район Карантинной бухты разные тыловые подразделения и уцелевший автотранспорт, готовили к уничтожению документы. Из Карантинной было видно, как бой приближается к городу, как потом идет уже в городе. К вечеру бой, казалось, начал стихать. Мы не получали никаких распоряжений о дальнейших действиях — с новым КП армии связи не было.

В сумерках я, оставив за себя полковника Меграбяна, отправился сам на армейский КП. По пути выяснил, что он — на 35–й береговой батарее у мыса Херсонес.

На батарее мне сразу встретился начальник штаба армии Н. И. Крылов, и от него я услышал, что мы оставляем Севастополь и есть приказ — начать эвакуацию.

— Вы назначены старшим на первый отлетающий самолет, — тут же сообщил мне Николай Иванович. — Вот список лиц, которые летят с вами.

— А наши люди на КП тыла? — спросил я. —Они еще ничего не знают об эвакуации, о месте сосредоточения.

Начальник штаба ответил, что туда уже послан офицер связи, но это меня не успокоило. Я вернул список и сказал, что, не известив своих товарищей о положении дел, лететь не могу.

Вернувшись на КП тыла, я собрал личный состав и, объяснив обстановку, приказал уничтожать документы и запасы продовольствия, а затем следовать в Камышевую бухту. Все это было выполнено.

Уже ночью меня разыскал какой‑то моряк, передавший, что меня и комиссара тыла срочно вызывают на Херсонесский аэродром. Когда мы с полковым комиссаром Я. Г. Мельниковым туда добрались, на аэродроме стоял всего один самолет. Кто‑то сказал, что самолеты, выделенные для штаба армии, уже улетели. Готовился к вылету и этот. Дверца в пассажирскую кабину была уже закрыта.

Я подошел к машине, открыл дверцу и, назвав себя, спросил, кто меня вызывал.

— Садитесь, сейчас полетим, —ответил из темноты голос, показавшийся мне знакомым.

К самолету подошли еще три–четыре командира. Обнаружив на ощупь, что в кабине, кажется, еще есть немного места, я высунулся и протянул им руку. Эти товарищи, в том числе одна женщина, тоже взобрались в самолет. Последним, когда уже заработал мотор и машина покатилась по полю, я втянул в кабину Мельникова.