Николай Кондратьев - Маршал Блюхер

Мать В. К. Блюхера — Анна Васильевна

Неслышно вошла мать, положила какой‑то громоздкий узел на сундук и ласково попросила:

— Садитесь‑ка с богом за стол, я вас богатой окрошкой угощу…

— Лопай сама. Бо–га–той! Черта с два с вами разбогатеешь. Сыплю, сыплю, и все, как в прорву, летит. Один с сошкой, семеро с ложкой. Вот ты, Васька, потолок макушкой подпираешь, а все на батиной шее висишь. Хватит! Поедешь со мной в Питер. Я тебя в момент к делу приспособлю.

— Константин Павлыч, побойся бога…

— Не перебивай, дура! Я и купца подходящего присмотрел — Федора Герасьича Клочкова. Огромадные магазины имеет. Начнет Васька мальчиком, будет стараться— приказчиком поставят, а там, глядишь, свой магазин заведет. Нам на старости лет верный кусок…

— Ложись отдыхать, Константин Павлыч. Замаялся…

— Не командуй! Много болтать стали, а вот на дело— так вас нет. Вон у Федора Блюхера все в поле от зари до зари. А про нас одна байка: холодные да голодные. А я тоже хочу жить, как Федька. Ну, чего стоишь? Снимай сапоги…

Вася видел, как мать не спеша стащила грязные сапоги и отнесла их к порогу. Вымыв руки, сняла с мужа пиджак, сказала ласково:

— Извольте почивать, Константин Павлыч. Покойного сна…

Несколько минут, не шевелясь, стояла у кровати, прислушиваясь к бессвязному бормотанию. Обрадовалась храпу:

— Угомонился, слава тебе господи! Садись ужинать, сынок.

— Не хочу. Я пойду наверх. Разбуди меня пораньше…

— Холодно там, Васенька.

— Зато спокойней…

Залез на чердак. Постель была сырой и прохладной. Поверх одеяла натянул полушубок, но долго не мог согреться и уснуть. Думал об отцовской угрозе увезти в город. Может, это он с пьяных глаз сказал лишнее? Только говорил про купца и мальчика очень складно.

Вздрогнул, услышав скрип половиц. Привстал:

— Кто там?

— Это я, Васенька, подушку принесла.

— Мне и так хорошо, мама…

— Хорошо, а не спишь…

Мать подложила под голову сына теплую, мягкую подушку, присела на постель, заговорила ласково, нараспев:

— А ты не печалься. Не бойся Питера, сынок. В городе‑то не хуже нашего живут. Все говорят: мир не без добрых людей. Иди смелей к добрым людям. Только вот что я тебе скажу: купца из тебя не получится. Купцы норовят как бы кого обхитрить да обмануть. А у тебя душа честная, прямая. Да и грамоты у тебя маловато. Просчитаешься. Проболтаешься в мальчиках годик–другой и ступай на завод. Учись ремеслу. На всю жизнь пригодится. Только бойся казенки. Пьяный и на ровном пути спотыкается. Твой отец не глупый человек, да вот вино с разумом не ладит. Одна денежка и та свищет…

— Не поеду я в Питер. Убегу…

Мать торопливо положила ладонь на голову сыну, медленно провела по жестким волосам, сказала грустно:

— Что ты, Васенька, опомнись. Трудно будет жить— к моему тяте пойдешь. Он шестой год в Питере живет. Плохому не научит…

— А с кем ты останешься? Кто тебе помогать будет?

— Дочки завсегда помогут. А там и Павлик подрастет. Ты обо мне не тужи, я с хозяйством и одна справлюсь. Я свое пожила, а у тебя все еще впереди. Думай о хорошем. Ну, спи. А я пойду.

Перекрестила сына, подоткнула под бок полушубок, бесшумно ушла. А сын долго еще не мог уснуть, думал о большом городе, в котором ему придется жить. Из родной маленькой Барщинки он несколько раз выезжал с матерью на базар в Рыбинск. Продавали огурцы, лук, капусту, картошку. Каждая поездка была праздником. К вечеру возвращались домой с гостинцами. Больше этого не будет. Все кончено…

И всю ночь его мучали страшные сны. Проснулся от петушиного крика. Прислушался. В избе тихо. Наверное, еще спят. Словно умываясь, старательно потер лицо. Живот напомнил, что вчера поужинать так и не удалось. Мама хвалилась богатой окрошкой. По времени пора бы и позавтракать.

Тихонько спустился вниз. На цыпочках подошел к двери. Услышал хрипловатый, жалостный голос отца:

— Господи, прости раба твоего Константина, сына Павлова. Согрешил не по злому умыслу, а за кумпанию. Жисть такая горькая, что только горьким и заливать, господи…

Вася отошел от двери, подумал:

«Похоже, что только начал каяться. Будет ныть, пока все свои погрешения в божий угол не выложит. И заходить в такое время нельзя — сразу поставит на колени просить милости всевышнего. Вот так всегда и бывает: вечером накричит, поколотит, а утром слезно вымаливает прощение. И такой добренький, ласковый становится, прямо не верится, что это он вчера буянил и заставлял плакать всю семью».

Со двора неслышно с подойником подошла мать, сказала укоризненно:

— И куда ты в такую рань поднялся? Спал бы да спал. Проголодался, наверное. Выпей‑ка молочка парного.

В чуланчике нашла кружку. Молоко пенилось на губах.

Мать посмотрела на белый рот сына, улыбнулась:

— Ступай в избу. Не бойся. Сейчас он не тронет — святой человек.

И сразу же открыла дверь.

Отец трижды перекрестился, встал, прищурясь, внимательно посмотрел на жену, словно припоминал что‑то важное. Озабоченно спросил:

— Анна свет Васильевна, ты вчерась узелок с телеги сняла?

— Да вот он, лежит на сундуке.

— Слава богу! Я струхнул малость, не обронил ли с косых‑то глаз.

Не спеша развязал узел и поставил перед сыном новенькие, начищенные до блеска ботинки. На голову надел черный картуз с лакированным козырьком.

— Вот тебе, Василий, обновочки на дорогу. Примерь‑ка, примерь!

Ботинки пронзительно скрипели. Ногам было неловко, жарко. Отец ходил вокруг, расспрашивал:

— Ну как, не жмут? Не трут? Ох и красивый ты парень, Васька! Да ты вроде бы и не рад? Не дури. Город научит уму–разуму. Вот я в городе пожил и дом поставил. Да не простой, а с мезонином. Щепой крытый, не соломой.

Вася сел на лавку, снял ботинки, сказал тихо:

— Спасибо. Как раз по ноге.

— Так ведь я сам выбирал. Вот что, ты сегодня погуляй, а завтра поедем.

Да, пока не забыл,, Анна Васильевна, найди‑ка Васины метрики.

Отец В. К. Блюхера — Константин Павлович

Мать достала из‑за иконы Георгия Победоносца свернутое в трубочку метрическое свидетельство. Отец разгладил документ, долго рассматривал его, озабоченно, нараспев прочел:

— «Родился сын Василий 18 ноября 1890 года».

Выходит, неполных четырнадцать лет. Маловато!

Придется годок накинуть.

Угощу писаря, и он бумагу выправит в полном аккурате. А ты, сынок, запомни раз и навсегда — родился ты, стало быть, 18 ноября 1889 года. Если хозяин спросит, так и говори. Поверит. Рост у тебя вполне подходящий. Женить можно.