Илья Афроимов - Город, где стреляли дома

Через день заявился Сладкопевцев.

— Маруся, откуда это Валя к тебе приходила?

— Из Брянска, — скрывая беспокойство, ответила она.

Сладкопевцев замахал кулаком перед лицом Марии Николаевны.

— Ты не крути! Она, оказывается, у партизан разведчица! Будешь, мерзавка, отвечать. И за то, что пленную она увела, ответишь.

— Откуда мне знать все это.

Сладкопевцев торжествующе присвистнул:

— Я теперь имею право сжечь твой дом.

Ненависть и злоба охватили Марию Николаевну.

— Ты же сам ей все разболтал: где какой пост стоит, сколько орудий, солдат. Расскажу вот немцам, что ты первый помощник партизан, что принимал их разведчицу, что и врачиху-то умышленно к себе позвал без конвоя, чтобы передать ее им.

Предатель разинул рот и попятился к двери.

— Я вас не знаю и вы меня не знаете, — не то угрожал, не то упрашивал Сладкопевцев. — И «здравствуй» мне никогда не говори.

— Не велика честь здравствоваться с тобой, — кричала вслед Мария Николаевна, когда Сладкопевцев скатывался с крыльца.

Потом Мария Николаевна заметила, что возле их дома стал часто расхаживать Витька Суров. Все хвалился соседям:

— Я Вальку Сафронову и ее лупатого племяша на одном суку повешу.

Подкарауливать появление Вали вскоре надоело Сурову, и он поселил у Марии Николаевны четырех немцев — членов национал-социалистической партии. Те повесили огромный портрет Гитлера, вечерами пили шнапс, о чем-то до хрипоты спорили.

И вот эти-то люди принесли самую страшную беду. Анатолий Иванович поехал в лес за дровами. В два часа, как всегда, пришли немцы, сели обедать. Один из них, с коротко подстриженными усиками, достал из шкафчика бутылку водки.

— Матка, отпита! Это твоя сын… Он вор!

Солдаты схватили Вовку, скрутили ему руки и объявили:

— Вешать.

— Будет вам мальчонку пугать, — просила Мария Николаевна.

А гитлеровцы уже сооружали виселицу. Двое выкатывали бревна, третий разматывал веревку, четвертый долбил в земле ямы для столбов. Мария Николаевна поняла, что все это не шутка. Тогда она рванулась к Вовке. Он, связанный, лежал на крыльце.

— Плачь, сынок! — выкрикнула мать, — может пожалеют, ироды.

— Не брал я у них водки, мамочка, не брал, — твердил мальчик.

Немцы потащили Вовку к виселице. Мария Николаевна, собрав все силы, вцепилась обеими руками в сына и закричала:

— Не дам!

На крики сбежались соседи. Кто-то позвал живущего по соседству офицера. Немцы что-то долго обсуждали, спорили, потом объявили:

— Германия есть закон: вор на виселица.

Толпа загудела. Вперед выскочила толстая женщина. Это была соседка Мотя.

— Их тринкен, их! Он, — Мотя показала на Вовку, — нихт. Я выпила. Я не воровала. Просто взяла, не думала, что ваша.

Солдаты переглянулись, нехотя развязали Вовку. Мария Николаевна тут же утащила его в дом.

После этой истории Вовка днем почти не бывал дома. Уходил с утра к озеру и глядел вдаль, на таинственно шептавшийся лес. Там Валя, ее отряд. Как сообщить, что за ней охотится целая свора фашистов и предателей?

В кустах показался здоровенный пес предателя Буленникова. Ребята прозвали его Герингом. По мнению Вовки, пес бродил в тех местах, где должна была появиться Валя. Воображение мальчика заработало в полную силу. Вовка сбегал домой, взял хлеба, отцовскую косу. Подкараулив «Геринга», бросил ему хлеб, и изо всей силы ударил косой по шее. Пес взвыл. Вовка нанес ему второй удар, третий. Убедившись в том, что «Геринг» мертв, мальчик хотел было закопать его в землю, но потом решил, что нельзя губить столько мяса, и поволок собаку домой.

Буленников по всему поселку искал «Геринга». Нагрянул с обыском и в дом Марии Николаевны. Все перевернул, полез на чердак и там нашел шкуру своей собаки. Предатель выл на всю улицу:

— Какую собаку сгубили! Тысяча людей не стоит ее ноги!

Исколотив Вовку, полицейский увез его в тюрьму.

Вечером в камеру зашел Суров.

— Встать! Вчера на плотине немца убили. За него приказано наскрести сто голов. Так что пишите завещания мамам и папам. — Суров был не к месту весел. — Утром сыграете в ящик.

Уныние и страх охватили людей. Медленно уходила бессонная ночь.

На рассвете над поселком вдруг загудели самолеты. Словно долгий раскатистый гром, раздались взрывы. Мощной волной пошатнуло тюрьму. Часовой куда-то исчез. Вовка не помнил, как он очутился на улице. Кругом полыхало. А над поселком все еще висели бомбардировщики. Дворец культуры — гнездо карателей — превращен был в месиво. В ту ночь почти пятьсот фашистов не досмотрели свои сны.

— Это вам от тети Вали! — Вовка, не чувствуя под собой ног, кинулся к дому.

Анатолий Иванович увел сына к знакомому леснику.

На допросе в гестапо Газов жаловался графу фон Винтеру:

— Меня избивают. Защитите, умоляю… Я же помогал вам.

Фон Винтер внушал ему:

— Из тебя комсомольскую дурь вышибают.

— Ну, был комсомольцем, был. По ошибке. По глупости. А теперь-то вам служу. Делом доказал…

— Я подозреваю, что ты предал своих друзей для того, чтобы войти к нам в доверие и опять работать на большевиков.

— Что вы! — замахал руками Газов.

— Тогда подпиши вот это, — он протянул Газову узкий желтый листок. — Будешь признанным агентом.

Как кролик на удава, глядел Газов на вербовочный бланк и лихорадочно обдумывал предложение фон Винтера. Одно дело предавать втихую, когда никто об этом не знает, другое — открыто работать на фашистов.

— Может, иное что… — проскулил Газов.

Фон Винтер неожиданно исчез за дверью. В комнату ворвался солдат, выволок Газова на улицу и втолкнул в машину.

Через полчаса Газов сидел в тюремной камере.

— Что с тобой, браток? — спросил один из арестованных.

Газов отвернулся. Он не хотел никого ни видеть, ни слышать. Он хотел одного — жить, где угодно, как угодно, но жить!

Прошло несколько дней. Газов с отвращением и жадностью глотал вонючую свекольную бурду. Когда в коридоре раздавались шаркающие шаги надзирателя, он чуть не выл от страха. И вот приговор: «С вещами во двор!»

Двенадцати арестованным всунули в руки кирки и погнали вверх по Советской улице. В овраге их ждал переводчик Отто Кунст. Носком сапога он начертил на снегу огромный круг и приказал:

— Копайте!

Арестованные слабо запротестовали. Кто-то крикнул:

— Не будем себе могилу копать. Стреляйте сразу, гады!

Охранники обрушили на заключенных удары прикладов. Те принялись долбить промерзшую землю.

— Слишком роскошно — такую могилищу на двенадцать душ, — горько пошутил стоявший рядом с Газовым парень в рваной кожанке.

Выкопав яму, они начали прощаться друг с другом.

— Ну‑с, — сказал переводчик, — поразмыслили?