Илья Афроимов - Город, где стреляли дома

— Ложитесь в госпиталь, — советовали товарищи.

Валя наотрез отказывалась:

— Больничная койка меня убьет.

В Москву прилетели комсомольские работники Брянщины. Валя поехала к ним в гостиницу. Постучала в номер. Никто не отзывался. Открыла дверь. На полу, сладко посапывая, лежали Иван Мартынов и Михаил Зеленец. Валя растормошила обоих.

— Почему вы на полу спите? — удивилась она.

— А, черт… никак уснуть не могли на мягкой постели, — объяснил Мартынов, старательно протирая глаза. — Отвыкли от комфорта.

Поздно ночью брянских товарищей принял секретарь ЦК ВЛКСМ Михайлов. Он только что приехал с какого-то завода и привез оттуда небольшую железную печку.

— Хороша?

Мартынов, он оказался посмелей, подошел к столу, осмотрел печку:

— А зачем она нам? Партизанский костер во сто раз лучше.

Михайлов убрал печку:

— Так и доложим рабочим: партизаны забраковали ваше изобретение.

Секретарша внесла бутерброды и чай.

— Как вас кормят в Москве? — поинтересовался Михайлов.

— Не обижаемся, — отозвался секретарь Суземского подпольного райкома комсомола Белов. — Но если два талона дадут — не откажемся.

Все рассмеялись.

Потом долго и обстоятельно говорили о том, как наладить комсомольскую работу в тылу врага.

Прощаясь, Михайлов сказал:

— Завтра в Кремле нас примет товарищ Климент Ефремович Ворошилов. Учтите, он самоотчетов не любит.

У Спасской башни Михайлов долго оформлял пропуска. Наконец вышли на Кремлевскую площадь. Через каждые тридцать — пятьдесят шагов их останавливали часовые, подолгу вертели в руках отпечатанные на материи партизанские удостоверения и звонили в центральное бюро пропусков. Целый час заняли бесконечные процедуры с документами. Партизан это начинало раздражать, Михайлов как мог успокаивал.

…К. Е. Ворошилов в маршальской форме вышел из-за стола, поздоровался с каждым за руку.

— Ну, рассказывайте, товарищи.

Первым заговорил Мартынов. Сбиваясь от волнения, он говорил о боевых делах комсомольцев Брянска.

Климент Ефремович поморщился:

— Зарядил «мы» да «мы», а сам-то что сделал?

Мартынов покраснел и покосился на Михайлова.

— Климент Ефремович, — вмешался в разговор Михайлов, — парень этот — известный минер, он подорвал девять эшелонов с боевой техникой и немецкими солдатами.

— Люблю подрывников, — подхватил К. Е. Ворошилов. — Люди на этом деле, не иначе, отчаянными должны быть.

Они встретились в Москве. На снимкев первом ряду: Валя Сафронова, командир отряда Герой Советского Союза М. И. Дука и командир партизанской разведки Денис Щуко. (Снимок сделан в декабре 1942 года).

— У нас ни подрывникам, ни подпольщикам смелости не занимать, — вставила Валя. — Но воюем мы, Климент Ефремович, голыми руками. Вот если бы Большая земля бесшумными пистолетами, автоматами да гранатами снабдила!..

— Оружие берите у немца.

— Вообще-то вы правы, — вежливо заметил Зеленец, — но не всегда получается так, как думается. Оружие добудем, патронов нет…

В разгар беседы в кабинет вошел заместитель начальника центрального штаба партизанского движения Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко. Он слышал перепалку.

— Должен порадовать вас, товарищи. По приказу Ставки отряду имени Кравцова выделено три сотни автоматов, боеприпасы. Это награда за отлично поставленную разведывательную работу. Только что получили добрые вести: брянские партизаны взорвали Навлинский мост.

— Часть оружия, так и быть, переправим для подпольщиков, — Ворошилов сделал пометку в блокноте.

Из Кремля уходили счастливые, довольные. Валя смеялась, да так заразительно, что невольно все остановились.

— Чего ты? — уставился на нее Мартынов.

Валя тронула его за руку:

— Ты знаешь, меня сегодня вылечили… вот эти… звезды Кремля!

Маленький деревянный дом на улице Фокина облепила густая толпа людей. Старушки в длинных черных одеждах вытирали платками слезы и без конца крестились. Пронырливые мальчишки с любопытством заглядывали в окна. В доме стоял гроб.

— Коля! Что ты сделал, Коля! — кричала молодая женщина.

Ей сочувствовали:

— Убивается, бедняга. Говорят, ребенка ждет.

— Эх, жизнь… Вчера свадьба — сегодня похороны.

— А он геройский парень, и надо же… от своих смерть принял…

В гробу лежал Марков.

…Днем над городом появился советский бомбардировщик. Испуганно завыли сирены, вмиг опустели улицы. Только один человек остался стоять на площади, он с торжествующей улыбкой глядел в небо и повторял вслух:

— Так их! Так их!..

Рядом рушились от бомб казармы. Крупный осколок впился в грудь Маркова. Он упал, вцепился в землю руками и затих.

В городе мало кто знал истинное геройство акробата, однако на похороны собралось столько народу, что вся улица оказалась запруженной.

В толпе шнырял Жуковский. Начальник тайной полиции был возбужден, как охотничий пес, искавший потерянный след. Егоров не выдал сообщников. Должны же прийти на похороны дружки Маркова. Они не могут не проститься с ним.

Кто-то дернул Жуковского за плечо. Он инстинктивно схватился за пистолет, но тотчас опустил руку. Рядом стоял Кандин.

— Идут две бестии. Одна из них Федюшина.

— Федюшина! — повторил Жуковский.

Лена Федюшина и Феня Рыбкина подходили к домику Брылевой, совсем не думая об опасности.

Из дома выносили гроб. Толпа заколыхалась. Подруги потеряли друг друга из виду. Лену схватили:

— Ты арестована. Следуй за нами.

Она попыталась нырнуть в толпу, но агенты держали ее крепко.

Допрашивали в тот же день. Жуковский расхаживал взад и вперед по комнате, в его глазах сверкала злоба, ноздри раздувались.

— Где ты встречалась с Марковым?

— Я его не знаю.

— Кто с тобой шел на похороны?

— Какая-то женщина, я ее видела первый раз, — Лена произнесла эту фразу, как заученный урок.

Жуковский на секунду замер, потом схватил девушку за плечо и затряс изо всех сил:

— Говори о своей шайке!

— Я не пойму, о чем вы меня спрашиваете?

— Завтра ты будешь болтаться на веревке, если не заговоришь.

Лена всхлипнула и прижала к мокрому лицу рукав платья. Жуковский считал, что он близок к цели.

— Я отправлю тебя в тюрьму, и ты сутки можешь думать. Ровно сутки и не больше!

В тюремной камере Лена со страхом ждала нового допроса…

В управу вошла Мария Рогова. Нахально придвинув к шефу тайной полиции свое рябое лицо, она принялась докладывать: